пятнами, видно было, что он врёт на ходу и довольно неуклюже. Ведь Татьяна точно расслышала своё имя.

Она пожала плечами и пошла к проходной. Наверное, кроме проводов и тестеров мужики вынесли и ещё что-нибудь ценное, и Олег Михайлович возмутился. Кроме того, Татьяна же сама рассказала всем о выходе в соседнее здание, скорее всего, он её имя упоминал именно по этой причине.

Но Алексей явно что-то скрывает. Интересно, что он утащил со стенда в тайне от товарищей?

В четверг с самого утра в институте началось некоторое движение. Появилось начальство. В приёмной опять сидела секретарша, в кабинете Генерального шло какое-то совещание. Время от времени начальники-«прилипалы» выскакивали из кабинета и куда-то бегали, зам. по науке сидел у себя мрачнее тучи.

– Похоже, какую-то определённость Стаднюки почуяли. Надо телевизор на стенде включить, а то опять пропустим что-нибудь важное, – сказал Сергей.

На стенд отправились всем отделом, не пришла ещё только Неля. Ей оставили записку на двери комнаты. Правда, Татьяна подозревала, что эта девица-красавица, с головой нырнувшая в омут страсти, сегодня вообще не явится. Ну и правильно сделает, надо жить, пока живётся.

На стенде все вдруг вспомнили, что персоналка свободна, и бросились занимать пустующее место. После небольшой потасовки победил сильнейший – Сергей, а остальные пошли смотреть телевизор. А там…

Оказалось, что весь мятеж полностью подавлен, члены ГКЧП арестованы. И самое интересное – Горбачёв с семьёй прилетел с курорта! Или его доставили под конвоем и он тоже арестован? Никакого сочувствия он не вызывал.

– Слабак. Ерундой занимался, с пьянством боролся, а власть про… извините, профукал, – с презрением сказал Василий.

– Короче, всё, что в этой газетке нарисовано, сбылось с удивительной точностью. Татьяна, у тебя ещё какой-нибудь прессы не завалялось, узнать бы, что там дальше запланировано? Уже хочется как-то соскочить с этого поезда, – со злостью сказал Алексей.

– У меня есть журнал, глянцевый такой, там репродукции картин часто печатают, – неуверенно ответила Татьяна. – Мы с Женей его купили ещё весной. Так вот, в нём была подборка современных картин с какой-то выставки, и одна из них мне очень запомнилась. Только я боюсь уже это вам показывать, вдруг убьёте. Может, в ком-то патриотизм ещё не перебродил.

– Давай тащи быстрее! Нас уже ничем не пробьёшь, – загалдели сотрудники.

Татьяна побежала наверх, захватив ключ от комнаты. По дороге притормозила у пожарного стенда. Дверцы под ним всё так же были прихвачены бумажкой, непонятно, открывали их или нет. Надо что-то придумать для контроля.

Но теперь уже ясно, что для выноса припрятанного на стенде имущества этот путь никто использовать не планировал. И конкреций пропал. Чья же это работа?

«Решила же ни во что не лезть, так нет, неймётся всё!» – остановила себя Татьяна и пошла открывать комнату.

Под дверью топталась в задумчивости Неля.

Татьяна взглянула на неё и рассмеялась:

– У тебя сейчас лицо как у младенца, глаза бессмысленные и счастливые. Давно тут ошиваешься? Мы записку тебе оставили, видишь?

– Да, правда, ничего не соображаю, – стала оправдываться Неля. – Не читала я вашу записку, просто стою здесь и о своём думаю: вот он пошёл баррикады разбирать, так ведь придёт голодный, еду какую-то надо добыть. А что сейчас едят-то вообще? Меня до этого мама дома кормила, а последнюю неделю я вообще почти ничего не ела. Только то, что на баррикады приносили.

– Так, а кто ещё дня три назад нас попрекал, что мы погрязли в быте? Кто поливал презрением семейные ценности? Быстро ты взгляды изменила! – не отказала себе в удовольствии попрекнуть Нельку Татьяна, – ладно, выручу тебя на один день продуктами, а дальше уж сама думай. Бери пакет гречи и банку «цыплёнка с овощами», у меня в столе запас небольшой скопился. Учти, в магазинах нет вообще ничего. Если заказы ещё будут, клювом не щёлкай, участвуй в розыгрышах. Может, ты везучая окажешься.

Повеселевшая Неля запихнула в сумку гречу и банку консервов и спросила:

– А что ты ищешь? Давай, помогу.

– Да журнал такой глянцевый с репродукциями, не видела? Всю прессу свалили в одну кучу после обыска, ничего не найти теперь, – ответила Татьяна, перекладывая журналы из одной стопки в другую.

Общими усилиями, перерыв всю кучу, нашли нужный журнал. Картина, которую запомнила Татьяна, изображала гранату, состоящую как бы из фрагментов – флагов всех республик СССР, а колечко держала чья-то рука. Того и гляди дёрнет, и граната разлетится на отдельные куски.

– Ну, и что ты здесь увидела такого, из-за чего стоило поиски устраивать? – удивлённо спросила Неля.

– Смотри, это же предсказание распада Советского Союза! – начала объяснять Татьяна. – Я, во всяком случае, так это понимаю. Опять же дата журнала – март. Подожди-ка!.. На год издания-то мы не посмотрели! Мы с Женькой часто на всяких развалах просроченную прессу покупали, вот и этот номер там же – старые журналы намного дешевле, чем свежие. Но я не обращала внимания, что он вообще позапрошлогодний! Тем более интересно, ведь три года назад, когда художник эту картину писал, всё не так ещё ужасно было.

– Часы на руке! Смотри! – вдруг закричала Нелька. – Стрелки у часов на без пяти двенадцать, а на циферблате вместо полночи цифры: «1991»!

– Точно, на это я внимания тогда не обратила, – удручённо сказала Татьяна. – То есть всё ещё хуже, чем мы думали: не только путч спланирован, но и вообще всё, что со страной происходит. Ужас. Пошли на стенд, наших «обрадуем».

Народ на стенде расшифровал эту иллюстрацию точно так же. Хотя в самой идее распада СССР не было ничего принципиально нового, разговоры об этом ходили уже давно. В республиках, особенно в Прибалтике, шли всяческие выступления. Но вот дата на часах настораживала.

Вспомнили, как одна из сотрудниц другого отдела, Лена, которая ещё года три назад с семьёй приехала из Литвы в Ленинград, рассказывала, как их выживали из республики.

У них там был большой хороший дом, который отец сам построил и оборудовал. В этом доме их семья жила много лет – мать с отцом и две теперь уже взрослые дочери. И вот однажды приходит к ним сосед-литовец, с которым вроде и дружили даже, и требует продать этот дом за очень небольшие деньги.

– С чего это я тебе такой дом за бесценок продавать буду? – удивился отец.

– Так скоро вас, русских, всех выгонят отсюда, ты вообще ничего не получишь, – втолковывал сосед. – Я же тебе по дружбе предлагаю, на эти деньги в России обоснуешься. Соглашайся, пока не поздно. Да и дочки твои, хоть