в серию очерков разных авторов под общим заглавием «Жестокая забава» [Поспелов 1905]. Вначале рассказчик описывает приготовления к необычным летним соревнованиям борзых, устроенным «Обществом уничтожения животных», ради чего со всех концов России свозились сотни зайцев и волков. К несчастью, почти половина из примерно четырехсот зайцев прибыли мертвыми или со сломанными ногами, а волков по причине летнего времени оказалось совсем мало. Генерал, ответственный за организацию мероприятия, заставляет своего старого слугу Финогена, в чьи обязанности входила поимка животных, предоставить для состязаний собственного ручного волка, которого тот взял еще детенышем. Очерк Поспелова в ярких и жутких подробностях описывает, как борзые раздирают на куски зайцев, а те, пытаясь спастись, издают жалобные крики, похожие на детские. Ручной волк, предоставленный слугой, разочаровывает зрителей и приводит в гнев присутствующего на травле графа, владельца состязавшихся борзых: зверь немедленно подбегает к своему хозяину и бросается ему в ноги, а тот отгоняет от него собак. Очерк представляет собой череду ярких, эмоциональных эпизодов, призванных тронуть читателя и одновременно внушить ему отвращение, что видно на примере вынесенного в эпиграф к этой главе выразительного описания того, как стая из десяти борзых расправляется с волчицей:

Волчица тяжело дышала: ободранные, израненные бока, на которых видно было красное мясо, бились, как пульс; высунутый из окровавленной морды язык лежал на земле, с него текла красная пена. Но, странно, глаза ее не выражали свирепости, злобы; большие, открытые, они выражали скорее тоску и недоумение. Она смотрела на людей с каким-то удивлением, словно спрашивая, зачем здесь люди, и не понимая, что такое случилось [Там же: 450–451].

Пытаясь в повествовании от третьего лица передать точку зрения волчицы, Поспелов избегает явного антропоморфизма, но тем не менее использует образ затравленной волчицы для характеристики персонажей-людей. Интерпретируя взгляд волчицы, рассказчик прочитывает в нем растерянность и тоску, разительно отличающиеся от «дикого исступления», увиденного Чертковым в глазах раненого волка, которого он забивал палкой. В каждом случае именно человек-наблюдатель придает взгляду животного возможное смысловое наполнение – или предпочитает вовсе не обращать на него внимания. В очерке Поспелова рассказчик сопоставляет животное и человека, чтобы подчеркнуть равнодушие и бессердечие большинства зрителей, подразумевая при этом, что к затравленному волку следуют испытывать сочувствие; для просвещенного читателя замученный волк становится символом человеческой жестокости, а его взгляд – зеркалом, побуждающим к самоанализу.

Через год после выхода «Травли» Поспелов опубликовал еще один рассказ о волках в составе своего сборника «Рассказы о диких животных», вышедшего вторым изданием в 1914 году [Поспелов 1914]. В отличие от рассмотренного выше очерка, этот двадцатистраничный рассказ, написанный в третьем лице, описывает события с точки зрения двух волчат, проданных помещику крестьянами, которые, по их словам, застрелили мать-волчицу возле логова, чтобы та не убежала в государственный лес. Волчат, у которых еще не открылись глаза, дают выкармливать одной из помещичьих гончих вместе с ее собственными щенками. Десятилетний сын помещика, Сережа, сильно привязывается к волчатам и дает им имена Серко и Седко за темный и светлый оттенок их серой шерсти. Во время осеннего охотничьего сезона помещик безуспешно пытается использовать молодых волков вместе с гончими для охоты на зайцев, но они не поддаются дрессировке. Зимой и особенно весной у них начинают проявляться проблемные черты: они сторонятся людей, иногда на целые дни пропадают со двора, и вскоре принимаются убивать домашнюю птицу. Наконец они вдвоем загрызают овцу. В итоге их сажают на цепь. Один Сережа продолжает навещать их и приносит им угощение, а они доверяют только ему.

В этот момент повествование резко меняет направление и сосредоточивается на двух молодых братьях-волках. Серко удается сбежать, но ему причиняет неудобства обрывок цепи, свисающий у него с шеи. Не умея ловить добычу, он начинает голодать, и наконец однажды утром в лесу, где он нашел убежище, появляются гончие, спущенные со своры. Это оказываются те самые гончие, среди которых он рос, и среди них – выкормившая его сука. В конце охоты загнанный волк погибает от кинжала охотника: «Что-то мелькнуло над головой волка, и Серко покатился мертвый» [Там же: 28]. Затем повествование снова перемещается на Седко, который по-прежнему сидит на цепи и тоскует о пропавшем брате. Отец Сережи решает предоставить второго волка для травли, которую устраивает его сосед-помещик. Седко три дня не кормят, потом запирают в деревянный ящик и трижды выпускают перед разными стаями борзых, которые его терзают, а Сережа тем временем плачет в усадебном доме. Затем Седко снова запирают в ящик, где он умирает от ран. В конце рассказа сообщается, что, когда Сережа достиг совершеннолетия, он продал отцовских охотничьих собак, распустил охотников и посвятил себя животноводству.

Ребенок в рассказе Поспелова выступает в качестве морального ориентира. Он испытывает привязанность к волчатам, и они отвечают ему добротой. К несчастью, ни они сами, ни он не могут предотвратить развитие у подрастающих волчат хищнических инстинктов, а также воспрепятствовать суровому обращению со стороны взрослых. Цепи, лишающие волчат свободы передвижения, усиливают у них чувство одиночества, и, хотя рассказчик явно осуждает обхождение помещика с ними, остается неясным, как волки-подростки могут содержаться в неволе без неблагоприятных последствий. Сам Сабанеев в своей монографии о волках отмечал, что попытки одомашнить чистокровных волков (даже если волчат брали, когда у них еще не открылись глаза) редко оказывались успешными, поскольку примерно после наступления шестимесячного возраста волки становились все более агрессивными и все хуже поддавались контролю [Сабанеев 2011: 1419].

Для той эпохи позиция Поспелова, когда рассказчик открыто соотносил себя с волком, была редкой, но отнюдь не единичной. Кроме того, хотя в его рассказе основное внимание уделяется чувствам героя-ребенка, в глазах по крайней мере некоторых читателей этот текст выходил за рамки детской литературы. В рецензии на «Рассказы о диких животных», напечатанной в 1906 году в журнале РОПЖ «Защита животных», «Два брата» отмечены особо как наиболее удачный рассказ сборника. Автор рецензии, Е. И. Чернобаев, приводит обширные цитаты из «Рассказов» и оценивает сборник с точки зрения его литературных качеств, рекомендуя его как взрослым, так и детям за его художественные достоинства и сочувственное изображение диких животных, в том числе хищников наподобие волков. Рецензент особо выделяет умение Поспелова придавать персонажам-животным индивидуальные черты и сравнивает его с американским писателем Э. Сетоном-Томпсоном:

Каждое животное, которое выводится автором в очерке или рассказе, выступает выпукло, и под мягкой манерой письма обращает на себя внимание не только чертами характера и степенью смышлености, но вместе с тем животное встает перед читателем во весь свой рост, со всей своей индивидуальностью, если можно так выразиться. И в этом отношении г. Поспелов приближается к знаменитому писателю Э. Сетону-Томпсону [Чернобаев 1906: 27].

Упоминание Чернобаевым Эрнеста Сетона-Томпсона (1860–1946), который почти все детство провел в Канаде, но прославился уже в США как автор адресованных детям рассказов и повестей о природе и животных, интересно, в частности, потому, что в самой известной книге Сетона-Томпсона, сборнике «Дикие животные, которых я знал» (1898), как и в «Рассказах о диких животных» Поспелова, содержится рассказ о смерти волка. Кроме того, как отмечает Мэтью Картмилл, некоторые современники критиковали Сетона-Томпсона за излишне сентиментальные и антропоморфные описания животных[111].

Перед всяким автором, пишущим о животных, возникают взаимосвязанные проблемы сентиментальности и антропоморфизма. Поскольку любая попытка запечатлеть точку зрения, не принадлежащую человеку, сопряжена с неизбежными трудностями, писатели вынуждены совершать определенный выбор.