Он почувствовал неловкость. В самом деле, не надо было быэтого говорить. Ему вовсе не хотелось ее обижать. Но куда больше его сейчасзанимала мысль о том, что Платон вовсе не забыл о Еве. И если уж в такойситуации заговорил о ней, значит, эта мысль его действительно точит. И он,конечно же, разыщет Лали. Но сейчас, когда он принял меры предосторожности, егокуда больше пугала другая перспектива. А вдруг Лали опять западет на Тоника?Ведь запала же она на него когда-то? Если он поведет себя не по-хамски. Но сФаиной он был откровенным хамом. Бедняжка… Она права, это я виноват. Но ничего,я вернусь, привезу ей какой-нибудь подарок, выслушаю ее сетования, и онауспокоится. И почему такой прелестной женщине так не везет с мужиками? Видно, сней самой что-то не так…

Он принял душ, завалился в постель и заснул почти сразу. Емуничего не снилось.

Жизнь слишком длинна для одной любви… Надо же… И почему этовсе так хотят пристроить меня? А я вот не желаю, хотя, не буду притворяться,мне приятно, что этот человек в меня так влюблен… Но что у нас может быть? Онже брат Тоника. Они общаются, а из-за меня может начаться вражда… Это плохо.Брат мой, враг мой… Был такой роман, кажется? Или это из Библии? Не помню… Да иневажно… И вообще… Он живет в России, у него там дело, а я в Германии, и у менятут свое дело. Он не бросит Москву, а я не брошу дом, который построил Иваныч.И Петьку. Что у нас может быть? У нас может быть только роман… И чем же этоплохо? Это совсем неплохо… вдруг мелькнула у нее крамольная мысль. Это,собственно, единственное, что может быть… Так пусть будет… У меня же толком небыло романа… Тоник не в счет. А с Иванычем романа не было. Все с налету, побезумной страсти… Он же тогда сразу стал мне как муж, хоть мы и расписалисьтолько через месяц… Но как же это было прекрасно! Нищие, веселые, полоумные отлюбви, нам все было в радость… Помню, когда он на другой день уехал вЛенинград, я хотела связать ему свитер, но поняла, что не успею за два дня, ирешила связать жилетку. Связала, успела! В каком же он был восторге, какгордился ей. А дни, как назло, стояли жаркие, толстую вязаную жилетку ненаденешь, как же он расстраивался… А как изменились у него глаза! Из них ушлата тяжесть взгляда, которая поразила меня при первой встрече, они стали веселыеи какие-то чертячьи. Я нередко смеялась: «Иваныч, я всегда думала, что чертячьиглаза черные, а не голубые!» А он смеялся: «А я вообще нетипичный! Такой вотголубоглазый черт. Это оттого, что влюблен до чертиков!»

И глаза у него оставались молодыми до самой смерти. Он и самбыл молодой, душой и телом. Оттого его смерть стала таким ударом… О чем я,дура, думаю! О каком романе? Зачем он мне? Жизнь длинна для одной любви… Такэто смотря какая любовь. А если она такая, как у нас с Иванычем? Девятнадцатьлет счастья… Многим и двух лет не выпадает…

Они договорились с Родионом, что сначала он встретится сПетей с глазу на глаз, а она появится через полтора часа. На полутора часахнастоял Родион. Ему казалось, что за час он не управится, а за полтора может.

– Уйди с глаз долой! – сердилась Ирма, потому чтоу Лали все валилось из рук. Она даже сломала застежку на аметистовой брошке.

– Не страшно, я сейчас поставлю новую.

– Вот и сиди в мастерской, а то у тебя такоенепраздничное выражение лица, что ты распугаешь покупателей.

– Я все равно ничего не смогу делать…

– Тогда пойди и прошвырнись по магазинам. Сейчас такиераспродажи…

– С ума сошла? Я накуплю какой-нибудь дряни.

– Тогда пойди в кафе и нажрись пирожных.

– Зачем? – искренне удивилась Лали.

– Чтобы совесть замучила. Все-таки отвлечение.

– Не могу.

– Хорошо, тогда скажи…

Но тут вошел покупатель. Лали быстро ретировалась, но немогла найти себе места. Тогда она оделась и вышла.

– Я пойду… – бросила она Ирме.

– Иди-иди!

– Если будет много народу, позвони.

– Всенепременно.

Родион пришел первым. Он тоже волновался. И почти сразупоявился Петя.

– О, Петр! Рад! Рад!

– И я!

Они даже обнялись.

– Садись, Петя.

– А где мама?

– Мама придет позже. Петя, я не буду тянуть резину, каку нас говорят. У меня к тебе разговор.

– Да? – удивился Петя. – О маме? – сулыбкой предположил он.

– И о маме тоже.

– Я не понял.

– Сейчас поймешь. Ох, трудно…

Петя заволновался.

– Родион Николаевич, что-то случилось?

– Пока нет. Но в любой день может случиться. Это, таксказать, превентивная мера, чтобы уберечь маму от мучительного выбора…

– Какого выбора? Вы с мамой хотите пожениться? И мамане может выбрать между мной и вами?

– Если бы все было так просто… О каком выборе можетидти речь в подобной ситуации? Любая нормальная мать выбирает сына, но…

– Но я уже взрослый и я даже хочу, чтобы мама вышлазамуж.

– Петя, я был бы самым счастливым человеком на свете,если бы речь шла об этом.

– Тогда я ничего не понимаю.

– Петя, поверь, мне и самому трудно… Попробуй выслушатьменя, не перебивая.

– Простите. Только еще один вопрос. С мамой что-то нетак? Она больна?

– Да ты что! Слава богу нет.

– Тогда все. Я слушаю вас.

– Петя, жизнь порой преподносит самые невероятныесюрпризы. Короче говоря, мы с тобой, как оказалось, состоим в некоторомродстве… Иными словами, я твой родной дядя.

– Дядя? Как это может быть? Вы… насколько я понимаю,дядя – это брат отца или матери. Вы папин брат?

– Я не папин брат… Ох, черт…

– Но у мамы нет братьев и у папы тоже.

– Я не папин брат, я брат твоего отца.

– Что? Как это брат отца, но не папин… – Паренеквдруг страшно побледнел. – Вы хотите сказать, что папа… мне не отец? Так?

– Петя, я хочу сказать, что папа тебе не биологическийотец. Но, разумеется, самый настоящий отец. Однако зачат ты был не от него.

– А он… Он знал?

– Разумеется. Когда они встретились с твоей мамой, онаеще не знала, что беременна. А узнав, тут же призналась мужу. И он настоял натом, чтобы мама родила и, как она мне сказала, любил тебя еще задолго до твоегопоявления на свет. И, поверь, если бы не роковая случайность, никто об этом неузнал бы… Но…

– А что этот самый… биологический… Он жив?

– Жив.

– Но он же мне никто.