Мой друг Гаксот, историк, считает, что не ранее чем через пятьдесят лет можно судить о том или ином событии. У меня же есть всего три месяца, чтобы оценить свою коллекцию и снова приняться за работу. Жан Кокто[154] писал: «Мода умирает молодой». Естественно, ее ритм течет быстрее, чем у Истории.

Недели, следующие после показа, очень важны для будущей коллекции. В эти дни я занимаюсь, как теперь говорят, самокритикой. Опубликованные в журналах фотографии и рисунки помогают мне увидеть в своих моделях новые аспекты. Нечто, вложенное мною бессознательно и потерянное в ходе изготовления, чудесным образом проявляется под карандашом рисовальщика или в объективе фотоаппарата, благодаря позе манекенщицы или неожиданному освещению. Эти открытия служат доказательством независимости творения от их создателя и в то же время являются его точной копией. Но что больше всего меня обогащает, так это наблюдение за тем, как живут мои платья на клиентках. Хотя я очень редко бываю в магазинах, но зато внимательно прислушиваюсь ко всем разговорам. Я узнаю о выборе профессиональных закупщиков и частной клиентуры, которые не всегда совпадают. Дополненная мнением портних, эта информация образует нечто вроде канвы, на которой мне остается только вышить тему ближайшей коллекции.

Затем я начинаю встречаться со своими платьями.

Как дорогих друзей, я встречаю их на званых обедах, балах. Немного позже они попадаются на улице, уже менее похожие на оригинал. Наконец, я их обнаруживаю, более или менее преобразованные, в витринах магазинов.

Нападение на девушку в платье в стиле new look, 1947

Даже эти копии, эти варианты, изменившие иногда оригинал до неузнаваемости, мне полезны. В конце концов наступает насыщение, и я начинаю видеть все ловушки, в которые мог бы попасть. Подобные встречи или шокируют меня, или служат мне уроком. Каждая женщина вносит в платье свою индивидуальность. Так модель, которую здесь демонстрирует Мария, а там Шанталь, уже не одно и то же: одна делает платье более изысканным, а другая упрощает. Уловив эту разницу, я должен понять, почему подобное произошло.

Оказывается, у меня именно такой взгляд, и я должен признаться, мне никогда не удается от него освободиться.

Мне говорили, что под таким взглядом женщины чувствуют себя раздетыми. Они ошибаются: я только хочу одеть их по-другому. Видимо, это желание сквозит в моих глазах и беспокоит собеседниц, а во мне, как я уже разобрался, рождает комплексы. Это относится и к женщинам, которых я знаю тысячу лет, и к тем, кого вижу в первый раз. Убийственный взгляд профессионала мешает мне сделать комплимент красивой женщине, одетой в мои вещи: кажется, что это выглядит так, что я приписываю себе часть ее успеха.

Подобная скромность имеет свои преимущества: я молчу и когда доволен, и когда разочарован. Я принял за правило не называть никаких имен, потому что было бы нескромно вносить себя в список победителей в конкурсе на элегантность, но я благодарен всем, кто доставил мне столько радости своим умением носить мои платья!

Меня беспокоит не только жизнь моих платьев в обществе, но я внимательно слежу за платьями своих коллег; они учат меня, показывают решение общих проблем, которые встают и перед ними, и передо мной. Кутюрье влияют друг на друга, странно и неуловимо. В каждом сезоне в некоторых домах моды создают две-три экспериментальные модели, рожденные или по воле случая, или преднамеренно, определяющие моду завтрашнего дня. И их необходимо обобщить, чтобы сразу публиковали в журналах, хотя мода очень разнообразна. Выбор журналов и клиентуры придает этим моделям похожесть. Требования рекламы и распространения еще больше подчеркивают это единообразие, что заставляет почти всех женщин покупать одни и те же платья. Таким образом, в каждой коллекции имеются примерно двадцать моделей, которые становятся лидерами продаж.

В их тени не видны модели будущего, они часто проходят незамеченными. Тем не менее пресловутый профессиональный взгляд не ошибается, и каждый кутюрье пользуется этим, чтобы извлечь урок и добиться, иногда после нескольких сезонов, расцвета подмеченной тенденции, обрекая ее, таким образом, на упрощение. В конечном счете можно сказать, что именно эти модели создают моду и представляют тот парижский стиль, о котором так много говорят. Строгой элегантности и безупречного вкуса на самом деле недостаточно, чтобы объяснить, почему столько коллекций, каждая из которых создавалась в строгой тайне, в один прекрасный день совпадают в чем-то главном.

Пальто от Диора, 1950. Фото – Вилли Майвальд

В прежние времена малые коллекции означали переход от периода самокритики к творчеству. Обычно через три месяца после большой коллекции дома моды разрабатывали исправленные и сокращенные варианты, соответствовавшие современному так называемому дайджесту. Малые коллекции были предназначены для пробуждения интереса клиентуры, в дефиле вводили около тридцати новых моделей, часть которых подчеркивала основные тенденции первоначальной коллекции, в то время как остальные служили как бы предвестниками новой моды. Увеличение сезонных коллекций, нехватка профессиональной рабочей силы и к тому же сложности амортизации вложений в настоящее время заставили полностью от них отказаться.

Вот почему я так люблю готовить коллекцию для моего Дома моды в Нью-Йорке: она напоминает мне довоенные малые коллекции. Продолжая основную тему, недавно полностью занимавшую все мои мысли, я внес поправки, а что-то вообще преобразовал. Многие модели надо было приспособить к требованиям американских магазинов, то есть к более обширной клиентуре. Обычно это приводит к упрощениям, но, работая с вдохновением, я стал искать новые и оригинальные элементы. Скучно повторяться. Так незаметно родился переходный стиль. Коллекция для Нью-Йорка отличается от парижской, а некоторые модели намечают тему, которая станет главной в будущем. Прежде чем взяться за рисунки, я целый месяц размышляю и обдумываю ее.

Рисунок Рене Грюо для Диора, 1953

Одна из особенностей работы кутюрье – и она более всего поражает непосвященных – состоит в том, что решения о новых сезонных тенденциях в моде принимаются в противоположное время года. Зимняя коллекция разрабатывается в пору цветения сирени и черешни, а летняя – во время листопада или первых хлопьев снега. Однако удивление непосвященных мне кажется странным. Кутюрье ведь не пейзажист из барбизонской школы живописи[155]: он не работает на природе, его творчество скорее можно сравнить с поэзией. Ему необходима некоторая ностальгия. О лете мечтаешь в разгар зимы и наоборот. Мне было бы так же трудно конструировать летнее платье в середине августа, как создавать что-то совсем новое вне коллекции, потому что модель должна быть частью целого. Дистанцирование от сезона, для которого готовишь модели, а также разнообразие вариантов одинаково важны.