преломившись от высоты и течения, меж рожек, дав один большой и, самое-то главное, прямой залп-столп света озарения, самолета, спутника или кометы среди мрака и почти что однотипных ярких звезд и маяка среди густого серого тумана или мутных высоких синих волн.

— Оригинал и…

— Сказал оригинал.

— …нечто новое! — И замолчал, тряхнув затем еще и своей светлой головой от ее сарказма и иронии, тут же отведя вместе с ней же и свой вмиг потухший взгляд в сторону все той же двери, будто и от невидимой ее же пощечины, решив закрыться и скрыться от лишней и даже уже прямо-таки и излишней внимательности ее к нему-себе, как и от дальнейшего же продолжения этого разговора как в принципе, так и с глазу на глаз в общем без ругани и проблем, не привлекая же к этому еще и никого же к ним извне: не тот момент и не то время, не сейчас и не здесь. — Неважно! Ее… Никого уже нет, так что…

— Нет, Егор, важно! — Вновь вернула его своими руками к себе головой и светло-синим же взглядом на себя, надавив большими пальцами на его подбородок, София. — Да и опять же все, физически нет и перед тобой. Но в тебе… Пусть это, то, что между нами, и не инцест, но измена и предательство! Как минимум — ее памяти. А и как максимум…

— Что? — Хмыкнул блондин и, вырвавшись из ее же рук уже довольно резко и грубо, отстранился, чуть спокойнее и мягче затем, прямо-таки и в противовес же все прошлому своему действию, ставя ее на пол, и отошел на шаг. — Хочешь подебатировать теперь на тему перерождения и переселения душ? А нет такой опции для грешивших по восемь раз на дню, восемь же дней в неделю… сваленных набекрень и на протяжении же все той же целой и прямо-таки бесконечной вечности! И это же я еще — не про себя. Точнее: не только. Но и не тебе, знаешь ли, рассуждать о правильности, праведности… а тем более еще и прямых… да и солидарничать в ее же все, собственно, разрезе и сторону!

— А вот и моя тобой недолюбленность! — Фыркнула брюнетка, не заметив, как даже и подпрыгнула на месте от новой находки, после чего еще и дернулась к нему, как мотылек к свету, в ее же случае — ученик к знанию. — Собственно, как и Влада. Поэтому — ты так не относишься к нему, относясь ко мне? За… из-за нее! Но… И не в качестве же уже похожести или той же все замены. А… В количестве и… Мести за ее же смерть?

— Много чести! — Тут же скривился парень и, повернувшись к ней своим левым боком, лицом же к холодильнику, открыл его дверь своей правой рукой, левой же, в то же самое время, упершись в морозильное отделение его рядом, желая не столько и охладиться самим же морозным воздухом из него и снаружи, сколько и попить холодной воды, остыв изнутри. — Если бы я хотел «не относиться», ненавидеть, а и тем более мстить… я бы, как и к убийству, подошел ко всему этому — с чуть большей фантазией и воображением, чем и вот так вот просто и легко… тонко цеплять все нити паутинки за одну лишь су… кхм… за один лишь гнилой и сухой… пустой сучок! Да и такой же все, собственно, ствол… и снаружи. Который и «подсмоешь» совсем, приглядевшись поболее и сняв уже заранее, еще же и не разбив пока внутрь, розовые очки — и изнутри! Но и как же иначе глазам блестеть, загораться огнем и гореть же звездами, зазывая подобного же и не рода мотыльков на огонек, если и не так? Когда-то — ты их. Когда-то — и они тебя… В этом же — ведь весь баланс и равновесие… гармония и… спра-вед-ли-вость, м!

— Не стоило мне это все вновь начинать, да? Прости! Но и если бы я только хоть чуть-чуть знала, что они на пару действительно сделали, что и тебе же так до сих пор…

И надо же было ей еще и потянуться к нему, не только и всем же своим телом, как и душой, но и принципиально же этой самой рукой, левой же своей и к его левой, чтобы вся же эйфория от приобретенной новой информации кончилась так же резко, как и началась, пройдя-сойдя, как и с белых же яблонь дым, от которых что и само же яблоко, что и сучья недалеко укатились и отросли, буквально что и с одним же, пусть и небольшим, несильным ударом тока, но и достаточным же для того, чтобы он дернулся и отстранился уже от холодильника, громко хлопнув его дверью, будучи теперь по-настоящему меж двух огней, как никогда горячего и, как обычно, но и, в сравнении же все с первым — уже не, холодного, и воззрился на ее же оголенный провод у своего и не, но и не широко открытыми глазами, что удивило ее, но и тут же отмелось, стоило лишь вспомнить, в каком именно она сейчас положении перед ним, благодаря чему она уже и сама отдернула руку и отдернулась вся от него, собравшись в очередной же раз зачем-то, но и скорее просто уже хронически, по инерции и на автомате соврать, как вновь переключилась и даже поперхнулась, замерев, лишь увидев то, чего не видела ранее, да и, видимо, еще чего не должна была и после как в принципе, так и сейчас же тем более, ведь и как все появилось, так и было вмиг обнаружено и скрыто самим же Егором — его «тату»: в виде черных витиеватых надписей и рисунков на нижних частях его рук, видных из-под рукавов и на верхней же части груди — над воротом одежды же. Не такие же, как у нее, явно: как минимум свои и из своей же тьмы, а и как максимум — куда более грубые, темные и именно же его-мужские. Но и которые он, как и она же не сама, прятал. Как и все, как она уже и сама знала давно, что так или иначе могло отнести его к демонам.

— А я ведь еще тогда… в прихожей… лишь предположил, с чем именно может быть связано твое прямо-таки и излишнее отшатывание от меня, не приняв же это на свой счет, а прописав его… и буквально же еще затем… в счет того же все му-жика, после