остановив же его на себе, оторвался от ее лба и, прикрыв уже свои глаза с легким теплым выдохом приправленным еловой свежестью и терпкостью смолы, коснулся кончиком своего же носа ее, мягко потерся об него и не спеша опустился, приблизившись к ее губам, чтоб пока лишь незаметно и совсем почти неощутимо коснуться их своими, лишь слегка накрыв их и тут же отстранившись.

— А если… если я не хочу? — Последний раз и уже на словах, не действиях воспротивилась София, но и, казалось, уже не столько и за, и из-за себя же, как и того парня, сколько и в дань памяти, как и уважения, чести и достоинства погибшей смертью храбрых ее же собственной женской гордости, не гордыни, что ведь и до последнего должна была держать плакат с двумя красноречивыми буквами в слове на английский манер, оставив другое же и с тремя на французский за спиной на заборе у ЗАГСа и вопроса же белым мелом на асфальте подъездной к нему дорожки «Ты выйдешь?..», а дальше — все та же ведь и машина перекрыла. Да и есть ли разница, если ответ уже «Да»? Тут уж и гулять выйти можно, и из себя, и еще из кого. А там — и за, и в кого или что. Да и хоть из своего же космического корабля с билетом в один конец и по пути же следования: Венера — Марс. Ну, или в обратку, меняя там и выше формулировку или нет.

— А ты и не пробовала… — прохрипел-прошептал Егор и мельком взглянул на нее, вновь ровно попав своими темно-синими глазами в темно-карие ее, до этого же вполне себе удачно и удобно ограничиваясь лишь разговором губами, но и решив-таки дополнить все ранее и выше же собою сказанное еще и прямо-таки уже почерневшими, кроме и пока же еще самих яблок, глазами, огорошив и добив же еще тем самым ее окончательно как дежавю, так и в принципе. Ведь вновь в них, как и в нем же всем самом напротив, было что-то другое, что-то настолько иное, полностью же отличающееся от него и его же обычного состояния, что она даже потерялась, не поняв на секунду толком происходящего: «Он ли сейчас со мной? А со мной ли? Я ли вообще? И что вообще конкретно здесь происходит?!». Ведь, если по факту, и это, что сейчас с ним и ними же происходит, действительно нежность, на что и похоже же еще очень, то это точно не он: с ним же — она ну никак не могла это соединить, сопоставить и совместить, будто они оба, как слова и понятия, были как антонимы и без как, что и ни при каких же условиях и обстоятельствах не могли быть вместе, рядом и оказаться же вдруг в одном предложении. Но и тут же в тот же раз все — как-то ведь и оказались, когда она так же почти думала. А что и в итоге? Спутала. И что же тогда получается? Она самая, нежность, как он и сказал, просто и слегка извращенная? А «извращенная нежность» вообще бывает? А чего и не бывает? Тем более: у них. А там же и с ними. И если же все так, то да, определенно. И в его же стиле. А с некоторых пор — и в ее. Опять же и снова, как он сам ей это и сказал.

— Не становись… не будь моим отцом! Точнее, даже и не так… Снимай маску, пап, я тебя узнала!

— …Точнее: не распробовала! А насчет возможных… всяческих помех — никаких масок больше и вообще же. Сов-сем! — И, как дополнил, не теряя больше ни секунды, как и не давая же ей возможности тем самым что-либо ответить, возразить или подтвердить, а и тем более сделать, вновь накрыл ее губы своими, закрывая глаза вслед за ней.

И несмотря же на то, что и незадолго же до этого они оба пылали нелицеприятными эмоциями, чувствами и ощущениями друг к другу, а она и вовсе была зла как никогда на и за его же самоуправство, будто и впервые, но и с ним же каждый раз — как первый, поцелуй их вышел весьма спокойным, медленным и очень осторожным, куда же более осторожным, чем мог быть с ними и у них, да и в принципе, будто и притирающимся, адаптирующимся и самым же что ни на есть первым, за коим, конечно же, последовал и второй, и третий. И все же они, что шли дальше, дольше и глубже следом — перенимали тактику предыдущего, будучи так же все мягкими и нежными, чувственными. Что и наконец почувствовав, прочувствовав и ощутив, проэмоционировав и оценив, прямо-таки и попробовав и распробовав же по его же собственной инструкции их, она и сама могла применять тот термин и без зазрения совести: к нему, себе и ним.

Да и пусть он даже все еще продолжал чуть с силой сжимать ее руки уже и за ее же спиной, в какой-то момент просто отпустив их и дав ей их все же как-то размять, а затем вновь поймал, но уже и у стены, чуть отстранив от нее же, в свою очередь, Софию и таким же образом еще подтолкнув и накренив ее же саму к себе и на себя, удерживая и держа на месте как правой рукой за все тот же ее подбородок, так и ногой же меж ее. Ведь и когда окончательно понял, что она более не будет сопротивляться ему, отталкивать и вырываться — скользнул своей левой рукой за и по ее спине, после чего на правое плечо, бок и бедро, перейдя затем с внешней его стороны на внутреннюю, чтобы получить куда больший простор не только для фантазии и воображения, но и в принципе: для рывка и дабы занять куда более удобное положение своего тела и поймать такое же, но уже и ее расположение к нему-себе, продолжая же еще между делом и вести в поцелуе, удерживая ее лицо в нужном как для нее, так и для него-себя же самого положении. Но и в итоге — тоже отпустил и опустил свою правую руку к левой, только уже и по ее же левой ноге, проведя ей и по ней же полностью, сверху вниз и до колена, обведя ее по ее же внешней и внутренней сторонам, и, когда дошел до последней точки пути, забросил ее себе