цели! У тебя уже есть агент! Мы гордимся тобой! И хотим помочь». Тот факт, что родители могли помочь и хотели, я не принимаю как должное. И… спойлер: я всё ещё не могла собраться с силами. Днём я работала няней в семье, где начала подрабатывать ещё предыдущей зимой. Несмотря на то, что у меня была родительская субсидия на аренду жилья, я должна была иметь возможность позволить себе остальное, например, йогурт и маленькие французские кроссовки.

Однокомнатная квартира находилась в Верхнем Вест-Сайде Манхэттена в старом доме. Она была очаровательной, но стены осыпались. Там не было кухни, только крошечная раковина, крошечная плита и три шкафа. Поэтому мама купила маленький холодильник, и мы поставили его в кладовку (почти наверняка не соответствующую нормам). В ванной комнате, вероятно, была чёрная плесень, которую я заметила только через год. Кроме того, здание было заражено тараканами, а окна – пчёлами-плотниками. Однако эти заражённые окна, большие эркеры, выходили на красивую улицу, засаженную деревьями.

За два дня до переезда в новую квартиру я сильно заболела. К тому же умерла моя двоюродная тётя Берни, и мне пришлось ехать на автобусе в Филадельфию, чтобы петь на похоронах (с высокой температурой, распухшими миндалинами и комками, торчащими из горла).

Я пошла к врачу, чтобы узнать, нет ли у меня стрептококка. Но… у меня нашли мононуклеоз. Согласно инкубационному периоду мононуклеоза, я заразилась… во Франции? Франция! Почему ты продолжаешь меня мучить?! Я даже ни с кем не целовалась! Всё, что мы делали, – это катались на велосипедах по горам и спали.

На следующий день после похорон я, по-прежнему больная, вернулась в свой лазарет в центре города. Я была недееспособна и глубоко истощена в течение нескольких месяцев. (Или лет? Семь лет спустя врач наконец диагностировал хроническую усталость как следствие вируса Эпштейна-Барра (мононуклеоз). Так что это подкосило меня не только в тот момент, когда я заканчивала колледж, но и влияло на меня ещё долгое время после.)

Через несколько недель после болезни я вернулась на работу няней, как только перестала быть заразной. Я любила семью, в которой работала, так что, по крайней мере, в моей запутанной, усталой жизни был хоть какой-то свет. А маленького трёхлетнего ребёнка, которого я нянчила, тоже звали Кэролайн. Но кроме работы няней, я только и лежала в постели. Я паниковала. Плакала. Жаловалась небу. Я беспокоилась, что у меня появлялись новые проблемы. Я беспокоилась за вес, потому что не занималась спортом. Я слушала грустные песни и снова плакала. Как только у меня появлялось немного энергии, я выходила на медленные прогулки по Центральному парку. У меня едва хватало сил сходить за продуктами, не говоря уже о том, чтобы стать звездой Бродвея.

И хотя я почти ничего не делала, я бы никогда не назвала это «отдыхом». Даже если я физически лежала в постели и остро болела в течение нескольких недель, в этом не было ничего мирного или спокойного. Мало того, мононуклеоз вызывает сильную усталость, которая может сохраняться на очень долгое время.

В течение первого месяца мононуклеоза, после того как горло перестало болеть, новые агенты устроили мне первое прослушивание на Бродвее на роль дублёрши Хоуп (инженю) в бродвейской постановке «Что бы ни случилось». Я получила письмо о прослушивании, лёжа в постели в 11 часов утра, и ответила: «Да, я приду!» И, как ни странно, на прослушивании я была настолько уставшей, что у меня даже не было сил нервничать. Так что – один из немногих случаев в моей жизни – я хорошо справилась, и мне перезвонили.

Мне перезвонили, а у меня был мононуклеоз. Теперь у меня наконец-то появилось время, чтобы осмыслить происходящее – и запаниковать. А достаточно ли я худая, чтобы стать дублёршей Лоры Оснес? У неё есть грудь? Я даже не влезу в её платья! (Это может показаться абсурдным, но, когда ты дублёр, от тебя ждут, что ты влезешь в костюм, а моя грудь вряд ли бы поместилась). Я пришла на повторное прослушивание и, как обычно, тряслась от страха. И провалилась.

Я всегда думала, что в конце концов проснусь и «вырвусь» из тревоги, потому что стану стройной, красивой или уверенной в себе. Но этого так и не произошло. Я оставалась собой, живя в очень дорогой квартире, заражённой плесенью, тараканами и пчёлами, теперь уже с другим хроническим заболеванием. И каждый день я просыпалась и паниковала.

Несмотря на то, что Франция подарила мне мононуклеоз, я по-прежнему стремилась стать француженкой. Я думала, что эта диета наконец-то меня излечит. Да и диетой я это не считала. Быть француженкой – это образ жизни. Моя французская жизнь была очень зависима от вина. Я говорила, что пью «часто и понемногу». Это было некое самолечение от недиагностированной тревоги, и я никогда не думала, что у меня есть проблема, потому что по сравнению со всеми остальными моими знакомыми, я действительно пила не так уж и много. Я физически не могла много пить, потому что алкоголь нарушал сон и вызывал ужасные головные боли. Мой организм не мог с этим справиться (как справлялись другие двадцатидвухлетние), а теперь, когда появился мононуклеоз, организму стало ещё тяжелее.

Когда я заболела мононуклеозом, я держалась подальше от вина в течение… месяца или двух. Но мой французский образ жизни звал меня, поэтому я снова начала пить вино, и, вероятно, слишком рано. Вино и мононуклеоз – не лучшее сочетание. Бедная печень.

Ещё одна вещь, которую я старалась сделать в тот период, – это прочувствовать эмоции, чтобы перестать «эмоционально питаться». Отчасти меня вдохновила Джин Рот, а отчасти – таблицы, которые рассказывали об энергетических причинах проблем со здоровьем. СПКЯ, очевидно, был вызван «подавленными эмоциями». Таким образом, прочувствовав эмоции, я намеревалась убить двух зайцев одним выстрелом. Исцелить здоровье и избавиться от проблем с питанием.

Я предполагала, что из-за пожизненной «пищевой зависимости» и неспособности придерживаться диеты я была эмоциональным едоком. Я также считала, что переедание – это эмоциональное переедание. Иначе зачем бы я это делала, если не из-за слабости и неспособности взять в руки неуправляемые эмоции? Я прочитала достаточно книг по самопомощи, в которых ясно говорилось, что люди едят, потому что не могут справиться с эмоциями. И вот тогда я решила, что научусь.

Я должна была прочувствовать каждую