— Тебе что-то известно? — спросил лейтенант, когда они оказались в мрачном помещении с запахом гари, забивающем нос. Костромин поморщился и вдохнул очередную дозу лекарства. Дышать сразу стало легче.

— Это местный крематорий, — пояснил Рыков, проигнорировав вопрос. Он свернул налево от печей.

— Значит, гореть хорошо будет, — насмешливо заключил Костромин, следуя за доктором.

Он не останавливался, не оглядывался по сторонам и ничему не удивлялся. Когда-то давно он и сам присутствовал при сжигании в аналогичных печах неудачных результатов очередного эксперимента. Сам был на месте Рыкова. Эдаким тайным агентом в белом халате. Костромин усмехнулся. Тогда он едва не стал бесхозным трупом. Не рассчитал собственные силы. И если бы не сестра с другом, то он сейчас бы успешно разлагался где-нибудь в земле. Если конечно, было бы чему разлагаться. Зато благодаря собранной Костроминым информации им удалось спасти сотни жизней, засадить за решётку очень влиятельных людей, покровительствующих опытам по созданию сверхчеловека. А теперь выходило, что все тогдашние старания оказались напрасны, раз это адское место по-прежнему существует. Да, они стали осторожнее, изменили место дислокации, но неизменно проводят опыты над людьми. Знать бы, кто стоит за всем этим? Единственный, кто мог организовать подобное, скончался много лет назад где-то на просторах независимой Европы. По крайней мере, так считалось официально. А может всё-таки академику удалось выжить? Он всегда был чертовски хитрой сволочью. Или быть может, нарисовались новые лица? Костромин надеялся, что Рыкову удастся выяснить, кто именно стоит за всем этим дерьмом.

Преодолев ещё одну лестницу, мужчины вышли в диагностическое крыло, где, как правило, проходили освидетельствование подозреваемые или выздоравливающие. Здесь, в стеклянных комнатах, пропахших хлоркой и формалином, витал дух смерти. Костромин невольно поёжился.

«Нужно срочно вытягивать отсюда Ирму», — мелькнуло в его голове.

— Пока жива… — шёпотом добавил он, страшась собственных слов.

Доктор ничего не услышал, а остановился у массивной стеклянной двери без каких-либо отличительных надписей. Обычная дверь в очередной больничный блок.

Рыков вставил в замок электронный ключ; вспыхнула зелёная лампочка, и дверь открылась, впуская посетителей.

И они снова оказались в длинном коридоре, освещаемом бледно-голубыми лампами. Док вёл лейтенанта мимо отдельных боксов, где на грани жизни и смерти балансировали подопытные, по одну сторону и «комнат ожидания» по другую. Из этого блока было два пути — обратно в лаборатории или в крематорий. На свободу отсюда не возвращался никто. Ничего не изменилось за десять лет. Не изменилось и не забылось.

Он тяжело выдохнул, когда Док в очередной раз остановился напротив стеклянной двери, но теперь в «комнату ожидания».

— У тебя пять минут, — бросил Рыков и скрылся в одном из боксов.

Костромин подошёл к двери и, не глядя в комнату, притулился лбом к холодному стеклу. Сердце бешено молотило в груди, ломая хрупкие рёбра, и гулким набатом ввинчиваясь в виски. Он знал — там, за этой полупрозрачной дверью, обхватив руками колени, на узкой больничной койке сидит Ирма.

И только он один был виноват в этом.

Руки непроизвольно сжались в кулаки — хрустнули пальцы. Не сдержавшись, стукнул кулаками в стену, и опустил голову, переводя дыхание. А из-под расстёгнутого воротника выскользнула тонкая витая цепочка, на которой мелодично позвякивали два обручальных кольца. Новый талисман вместо прежних армейских жетонов. Двумя пальцами привычным жестом он подхватил цепочку, и на широкую ладонь упало тоненькое обручальное колечко (своё он пропустил между пальцами), снятое с любимого безымянного пальчика. После того, как Рыков рассказал, что Ирме не становится лучше, что с каждым днём она впадает в ещё большую депрессию, Костромин решил встряхнуть её. Он почему-то был уверен, что отобрав у неё кольцо, она начнёт бороться. И не ошибся. Костромин улыбнулся, вспоминая её холодные руки и взрослые, но такие напуганные глаза цвета молочного шоколада. Его любимые глаза.

— Я вытащу тебя отсюда, — процедил он, сжимая кольцо. — Я отомщу.

Он закинул цепочку за воротник и, выдохнув, поднял глаза.

Через матовое стекло на него смотрели глубокие шоколадные глаза Ирмы. В них отражалось столько неприкрытой боли и отчаяния, что в его сердце вонзилась сотня острых кинжалов. А она не сводила с него глаз.

Неужели видит? Чувствует?

Зря он пришёл. Он расстроено покачал головой. Поддался чувствам. Но ничего. Он провёл ладонью по стеклу, пытаясь дотянуться до её растрёпанных волос — как раньше, в той прошлой жизни, когда они ещё были вместе. Через два дня он вытащит её отсюда и всё наладится. Иначе быть не могло. Они уже проходили это. Выдержат и снова. И она будет счастливой. На этот раз стопроцентно. Костромин уже позаботился об этом.

— Потерпи, девочка моя. Ещё чуть-чуть… — шептал он, гладя её волосы. — Просто потерпи…

Кто-то осторожно касается его плеча. Он вздрагивает и резко отрывает руку.

— Пора, — твёрдый голос Дока за спиной.

Он кивает.

— Я люблю тебя, девочка.

Шепчет он на прощание, покидая мрачный коридор, пропахший болью и смертью.

А на бледную щеку Ирмы падает одинокая слеза…

…Адвокат Олеся Михайловна Лилина сидела за столом в своём офисе и нервно курила.

Гибель брата сильно подкосила уверенную и самодостаточную женщину. Клиенты в панике, а конкуренты в восторге. Ещё бы! На её счету не было ни одного проигранного дела. До сегодня. Сегодня она проигрывала по всем фронтам. И в суде, и в жизни.

Она не могла думать о работе, когда в голове засел лишь один вопрос: как помочь Мари?

Олеся никак не могла взять в толк, почему Мари в ту роковую ночь не было дома? Где она была? И где она теперь? Олеся подозревала, что Марина спрятала дочь. Но где? Где можно спрятать человека, чтобы его не нашли? Только в месте, куда никто не посмеет сунуться. Таким был Детский больничный комплекс, которым руководил отец Марины. Но десять лет назад Леся вместе с Игнатом Крушининым решилась пойти против влиятельных чиновников, «крышующих» больницу, где было нормой уродовать детей. Где без ведома женщин подсаживали им искусственно созданные и оплодотворённые яйцеклетки с «избирательным генетическим кодом», как говорили на следствии эти «светила медицины». Прокуратура многое смогла благодаря Алексу. Многих посадили и спасли тоже многих. Комплекса больше не существовало, как и его руководителя. Академику Нежину тогда удалось скрыться от правосудия, но Божья кара его всё равно настигла, как бы пафосно это ни звучало. Он умер в какой-то европейской стране. Леся уже и не помнила, как и причины его столь неожиданной кончины. Версий ходило много: от мести пострадавших в его экспериментах до самоубийства. Но так ли важна причина, когда речь идёт о бездушном мучителе и убийце, прикрывающемся благими намерениями?