Мы с мужем научились и дома разговаривать по-другому. Вот так — стиснув зубы: «То есть ты хочешь сказать, что тебе не нравится, когда я прикасаюсь к тебе при посторонних? Я правильно понял?» Звучит как-то напыщенно и нелепо, не так ли? Но на самом деле такой вопрос ведет к прямому и честному ответу: «Нет, я пытаюсь сказать, что мне хочется, чтобы ты и на­едине со мной был таким же нежным, как на людях». Психотерапевты заставляют вести такие странные, неестественные разговоры именно потому, чтобы мы услышали и точно поняли друг друга, а не с ходу выхватывали шашки и принимались рубить все подряд.

Медленно, долгие месяцы мы разбирали завалы обид, пробираясь к источникам ссор, к пониманию того, почему каждый из нас вел себя так, а не иначе, и подозрительность и страх стали уходить, их заменило что-то вроде сочувствия. Очень полезным оказалось слово «забота»: что мне сделать, чтобы этот человек почувствовал, что о нем заботятся? Наша Сью была поклонницей концепции языков любви, согласно которой у каждого существует свой, присущий только ему способ отдавать любовь и получать любовь, и способы эти не всегда совпадают. Если парт­нер говорит на другом языке любви, мы можем его просто не понимать. Согласно этой теории, люди могут демонстрировать любовь подарками, физическими ласками, словами, какими-то услугами, да и просто временем, проведенным с любимым человеком. И если в ответ вы получаете «высказывание» на вашем языке любви, только тогда вы понимаете, что вас любят. Автор этой идеи — замечательный пастор Гэри Чепмен, который написал книгу «Пять языков любви»[33]. Она уже около четверти века входит в список лучших книг о браке, и хотя научных исследований1, подтверждающих его теорию, не про­водилось, Чепмен все-таки нашел очень интересный подход к проблеме.

Через какое-то время мы с мужем начали чувствовать себя единой командой. Конечно, дело не только в терапии: у меня произошли перемены на работе. Меня — даже не знаю… Повысили? Подвинули? Задвинули? В общем, график у меня стал более гибким. Дети подросли и стали более самостоятельными. У мужа на работе ситуация выровнялась — он вышел из очень напряженного бизнес-партнерства. И мы сами перестали вести себя так, будто брак — нечто такое, что катится само по себе, не требуя никакого вложения сил и энергии. Мы изменили свое отношение к нашим отношениям. «Мы» — вот что снова стало для нас главным.

Брачные «Маккинзи»

Что делают большие компании, когда их дела начинают хромать? Они зовут консультантов. И не скупясь платят за то, чтобы объективная и квалифицированная третья сторона проанализировала их документы, активы, пассивы, текучку кадров — в общем, всю эту бодягу — и дала рекомендации. Компании не впа­дают в истерику, когда к ним заявляются люди из «Делойт» и «Маккинзи»[34]. Так почему же супружеские пары, которые могут потерять столь многое, не ищут помощи, пока не становится слишком поздно? Джон Готтман считает, что пары в среднем запаздывают с обращением за помощью примерно на шесть лет2. Терапия — это, скажем так, регулярный техосмотр. Или весенняя генеральная уборка. Или чистка ноутбука от пыли. Почему же не обратиться к этому институту, который защищает и поддерживает ваше здоровье, ваше благосостояние и благополучие ваших детей?

И все же многие не хотят посещать семейного психотера­певта, как не хотела этого и я. В 2015 году австралийское правительство предложило парам бесплатно пройти консультацию, которая вообще-то стоит 200 долларов. За этим стоял простой расчет: спасенные браки — это тысячи долларов, сэкономленных на судебных разбирательствах и детских пособиях. Автор предложения также считал, что счастливые семьи приносят больше пользы обществу в целом, поэтому правительство может финансировать такую схему на законных основаниях. Опасаясь огромного притока желающих, ввели ограничение: проконсультироваться по программе могли только сто тысяч пар. Прошло семь месяцев. За это время в программе зарегистрировались всего десять тысяч пар, и многие из тех, кто зарегистрировался, на консультацию так и не явились. Правительство свернуло программу и потратило выделенные на нее 17 миллионов долларов на что-то еще.

По тем же причинам с 2000 по 2016 год власти штата Оклахома, где зарегистрировано самое большое в Америке число разводов, потратили 70 миллионов долларов на программу семейного просвещения. И с тем же результатом. Одной из причин слабой эффективности программы были трудности с привлечением участников3.

Такое сопротивление понятно. Терапия стоит денег (большинство консультантов рекомендуют как минимум двенадцать встреч в среднем по 100 долларов за час, и эти затраты не во всех случаях покрываются страховкой4), к тому же этот час можно потратить на что-то более занимательное. Но все это лишь усугубляет проблемы, которых у вас и так хватает: финансовый прессинг, трудности общения, нехватка времени друг на друга. К тому же в глубине души люди не верят, что в их браке что-то сломалось. Нет, у нас все в порядке! Просто нужно больше разговаривать друг с другом / больше заниматься сексом / больше куда-то выходить! Странно, а почему мы всего этого не делаем?

И последняя причина, хотя и очень важная: пары не думают, что это сработает. Ну вот придут они, выслушают кучу всяких неприятных вещей о себе, и ничего не изменится. «Я обнаружил, что, когда мы ходили к консультанту раз в неделю, мне приходилось выслушивать и говорить много такого, чего я никогда не сказал бы, и я старался просто похоронить сказанное», — рассказывает Гэри (имя изменено), который обращался к пяти разным консультантам, но сейчас все равно в разводе. «Вы слушаете и слушаете все эти неприятные, негативные вещи, только чтобы заполнить чем-то этот час. После консультаций мы с женой почти не разговаривали». У него с женой были разные характеры, они по-разному общались, поэтому им трудно было найти консультанта, который устраивал бы обоих. И потребность в помощи возникла у них в разное время. «Я сильно сомневаюсь, что где-то существуют двое, проснувшиеся поутру с одной и той же мыслью: мы должны пойти к консультанту и обсудить проблемы X, Y и Z. Голову на отсечение даю: кто-то из двоих обычно соглашается идти, только чтобы избежать очередного скандала».

Четкой статистики не существует, однако психотерапевты говорят, что обычно сопротивление оказывают мужчины, отчасти потому, что они не видят, в чем проблема, отчасти потому, что мужчины вообще меньше, чем женщины, склонны прибегать к помощи, когда дело касается душевного здоровья5. И даже если дело не в муже, очень часто один из партнеров полагает, что все станет нормально, если партнер — он или она — «просто успокоится». И идет к специалисту, только чтобы «успокоить» партнера или в надежде, что это сделает психотерапевт — уговорит не волноваться.

В одном масштабном исследовании были задействованы 645 пар — их повторно опрашивали через пять лет после того, как они признались в том, что несчастливы в браке6. Те, кто брак сохранил, были рады, что не поддались искушению разойтись. Пятьдесят пять пар, которые сохранили отношения, опросили подробнее, и оказалось, что лишь немногие из них прибегли к помощи консультантов.

Отчасти проблема в том, что, как признают сами психотерапевты, семейное консультирование — один из самых сложных видов терапии. Огастус Нейпир, автор книги «Семья в кризисе»[35], который пять лет проработал с пионером семейной терапии Карлом Витакером, пришел к выводу, что консультировать пары невероятно сложно и ему требуется поддержка еще одного специалиста: «Нужен еще один терапевт, который находится рядом и который может подсказать ход, разглядеть структуру… Консультируя пары в одиночку, я чувствовал себя в какой-то степени участником любовного треугольника — я был слишком вовлечен, проявлял слишком большое личное участие, пытался привнести свои представления о жизни»7.