– Очнулся? Отлично. Времени у нас мало. Нельзя засиживаться на одном месте. Я нашел кое-что из вещей. Хозяева все побросали – думали, что их пожитки прокляты, как и земля родного поселения. Может, и так, но выбирать не приходится.

Шархи поставил рядом с Энки ведро и пару глиняных баночек.

– Нужно промыть раны на ногах. Я нашел какие-то мази, вроде должны помочь. У низкорожденных нет целителей, так что они готовят лекарства по семейным рецептам. Вот, пей.

Предложенному бурдюку Энки уделил куда больше внимания – припал к горлышку и пил, пока не начал задыхаться. Затхлого вкуса воды он почти не почувствовал. Отложив бурдюк в сторону, Энки перевел взгляд на свои руки. Крови не было: он смыл ее в первом попавшемся на пути озере – оттирал кожу, пока она не покраснела. Алые разводы – свидетельство отнятой жизни – давно исчезли. Но сколько бы ни тер кожу песком, Энки все равно их видел.

– Еда тоже есть.

В раскрытую ладонь Энки положили черствый хлеб, покрытый налетом плесени.

– Я не голоден.

– Ешь, если не хочешь свалиться с ног и стать легкой добычей…

Свою порцию хлеба Шархи проглотил за считаные секунды. При этом он постоянно осторожно выглядывал из амбара и шептал: «Пока не заявились».

– Они все продумали, Энки. Высокородные клялись перед вершителями, что не пойдут против отца, не причинят ему вреда сами и никому не прикажут. Они не могли выступить открыто, но задурили отца так, что он отдал приказ воинам покинуть город. Высокородным оставалось умолчать о надвигающемся нападении северян…

Энки жевал хлеб и едва ли прислушивался к хриплому шепоту Шархи. Мир вертелся, обжигая то холодом, то жаром. В одно мгновение жрец сидел, пережевывая хлеб, а в другое смотрел на кружившуюся деревянную крышу. Периодически мир заполняла темнота. Она змеей сжималась вокруг Энки, пока не начинала трескаться и рассыпаться, как труха. Мир живых – смутный и душный – вновь представал перед жрецом. Все тот же амбар, Шархи, ходивший туда-сюда.

И Арата. Он тоже был рядом. Сидел на полу и строил неказистую башенку из мелких щепок, отколовшихся от пола.

– Шархи размышляет, не уйти ли ему без тебя, Энки. – Щепки пошатнулись, башенка Араты рухнула. – Ты для него обуза, за которой по следу идет вершитель. Может, скоро для тебя все закончится? В проклятой деревушке, растерзанной ашури. Собственного сознания у них нет – значит, Великие Спящие велели им напасть? Занятно! – Арата приблизился. – Каково это – убить человека?

Энки зажмурился и позволил темноте взять вверх, а когда свет вернулся, Арата исчез. В нос ударил сильный запах целительной мази. Ноги, омытые и забинтованные лоскутами, в которые превратились верхние одежды Энки, ныли, но острая боль ушла.

– Очнулся? Тебя два дня терзала лихорадка. Больше мы ждать не можем. Встать сумеешь?

Шархи подал ему руку, Энки, покачнувшись, поднялся на ноги. Слабость еще не оставила тело, но идти он мог. Оставался вопрос – куда? Хотелось вернуться к Сатеше и застать ее живой и здоровой. Хотелось проведать семью и… и что бы он сказал?

– Переоденься в это, – сказал Шархи, протягивая простую грубую одежду низкорожденных.

Сам он уже был одет в похожее. За пазуху высокородный спрятал кинжал – тот, что Энки омыл кровью северянина.

Штаны и рубаха были сделаны из грубой ткани, царапавшей кожу. Потертые сапоги, щеголявшие несмываемым слоем грязи, непривычно стиснули ноги. Хотелось скинуть неудобное тряпье, но Шархи уже скрывал под досками полуразвалившегося пола то, что осталось от их прежних одежд.

– Глупо оставлять лишние следы.

– Мы… вернемся в город?

– Разумеется, друг мой. Нас ждет теплая встреча – мне всадят кинжал высокородные, а уж как с тобой разберется вершитель, я и представить не могу.

Шархи наклонился, набрал в ладони земляную грязь и протер ею лицо – ал'сора запачкалась, было сложно разобрать, о какой касте она свидетельствует.

– Лоб не закрывай – слишком подозрительно. К низкорожденным приглядываться не будут, если выглядеть и вести себя соответственно. Так что смотри в пол и говори поменьше.

Бежать от Нергала звучало логично, но что потом? Своим побегом Энки перечеркнул всякую надежду обрести цель в служении семье.

Семья. Что будет с ней? За преступление Энки могли покарать всю его родню.

Могли, если бы вся обитель не знала, что от него отреклись еще в детстве. Или же…

– Если есть хоть шанс, что семья пострадает из-за меня, я должен вернуться.

– Это твой выбор, – пожал плечами Шархи. – Но помни: справедливость для Сатеши только в твоих руках. Только ты несешь память о ней. Твоя бесславная смерть ничего не исправит. Сатеша заменила тебе мать, верно?

– Это был Нергал. Он убил ее.

– Пала от руки вершителя. Сатеша всегда следовала Пути, и так ее наградили. Нергал – преступник. Высокородные нашего города – преступники. Уверяю: еще придет время для возвращения, но не сейчас. Сейчас мы должны бежать. Всё, уходим…

Энки не слушал. Его неудержимо тянуло назад, домой, к руинам прежней жизни. Он не видел привычной дороги под ногами, каждый шаг казался бессмысленным. Энки безнадежно пытался отыскать, за что уцепиться, чтобы не потонуть в новом мире, но ничего не находил.

– Ты, конечно, можешь вернуться и полюбоваться на труп Сатеши. Не сомневаюсь, высокородные о ней позаботились – всем же знакома их чуткость. Дочь свергнутого властителя – могли и освежевать. А Нергала, ее убийцу, почитать как героя.

Энки подскочил к Шархи и наотмашь ударил его по лицу.

– Замолчи, Шархи!

Голова высокородного чуть дернулась. Шархи схватил Энки за шею, и жрец приготовился к удару. Шархи выше, крепче и привык к сражениям. Энки почти с нетерпением ждал его ответного хода. Как будто разбитый нос мог искупить то, что он совершил. Однако вместо кулака к его лбу прижалась ладонь, наполненная грязью.

– Когда идешь, немного склоняй голову, понял? Низкорожденные не задирают подбородок к небесам.

И Энки, шаркая сапогами не по размеру, пошел за Шархи.

Они пробирались через лес, и тот каждую минуту открывал новый секрет – необычное растение, запах или животное, притаившееся в высокой траве. Больше всего Энки зачаровали звуки – лес полнился ими. Пение птиц, жужжание насекомых, хруст веток. Лес дышал, словно человек, и поначалу, особенно ночью, это настораживало. В обители, сделанной из камня, играла музыка, звучали голоса, и все же чаще всего ее наполняла тишина. Здесь же, среди природы, не было места для гнетущего безмолвия.

Оставив проклятую деревушку позади, Энки и Шархи еще полдня шли в южном направлении. Шархи