Старостой был низенький старичок, худой и с виду хрупкий, как высохшая ветка. Он шел, опираясь на палку, но не забывал одаривать собравшихся суровым взглядом.

Уту рассказал о встрече с незнакомцами.

– …разрешение у них есть, говорят. Они мудрого нашего подождут – он проверит. А это… звать вас как?

Шархи поклонился старику.

– Меня Ши звать, а это Эр.

Энки и староста уставились друг на друга. Жрец по привычке ждал, когда поклонятся ему. Староста, похоже, ждал того же. Молчание прервал удар палки о макушку Энки.

– Вот невоспитанный мальчик, – пробухтел дед, – старших не уважает! Еще на мудрого так позыркай – плетей схлопочешь!

– Да как ты… – начал Энки, потирая ушиб.

Но Шархи его перебил – схватил за волосы и сам склонил голову. Энки потрясенно уставился на ноги старосты в плетеных сандалиях. Это был определенно новый способ смотреть на мир.

– Очень невоспитанный парень. Вы уж простите, староста. Мать сколько ни учит, а все в никуда. Дурачок, что поделать. Вы это… пустите нас за стол?

– Садитесь вон туда. – Староста указал на дальний край стола. – И чтобы вас слышно не было. Уту, глаз с них не спускай.

Энки опустился на грубо сколоченную лавку. Двигаться желания не было. Жители деревни все чаще подходили с вопросами, но спрашивали одного Шархи. Тому хватало сил и отсыпать комплименты женщинам, и посмеиваться над шуточками мужчин. Энки же сторонились, и место на лавке рядом с ним осталось свободным.

– …не знаем, справились мы или нет, – рассказывала молоденькая девушка. Ее простенькое серое платье было украшено вышивкой – работой ремесленника, как она с гордостью говорила. – Лето жаркое – жуть! Урожая мало, но отправили господам почти все. Староста с мудрым передал все как есть – ничего не утаил. Но господа и недовольны могут быть – скажут, не исполнили свой долг. А мы-то что? Земля сухая! Завтра все и прояснится – гонец приедет. Ну да ладно, свадьба же! У нас сегодня представление было! Жалко, вы не увидели.

– Представление?..

Энки спрашивал скорее сам себя, но девушка ответила, не сводя взгляда с Шархи.

– Ну да, театр же. Мы свою труппу основали. Даже господин мудрый поглядывает, хотя и не признается, – хихикнула она.

Театр – о нем Энки слышал. Недостойная игра, где люди, пусть и на время, меняют личины и касты. Театр был только у низкорожденных, остальным кастам участвовать в постыдном действе запрещалось. Энки было интересно взглянуть, но мысли о пропущенном представлении испарились, стоило на столе появиться еде. Энки набросился на нее, не думая ни о разговорах, ни о приличиях. Жестковатый рис, лепешки, половинка сладкой картошки – ничего вкуснее он не пробовал даже на пирах в обители.

Только насытившись, он осознал, что ел руками без царо. Впрочем, никто из низкорожденных ими не пользовался. Даже невеста, одетая в свои лучшие одежды, с кислым лицом пальцами подбирала соус и намазывала его на лепешку. Одна из ее рук была связана церемониальной лентой с рукой жениха – безвольно обмякшей, ведь молодой человек успел напиться.

– Низкорожденные тоже не встречаются до свадьбы? – спросил Энки.

– Они могут быть из одной деревни, но до последнего не подозревать, что станут супругами. Семьи устроили их брак с разрешения высокородных. Оба сильные, ничем не болеют – значит, и потомство здоровое будет. Это выгодно для благородной семьи. Впрочем, у жрецов, высокородных и воинов все то же самое. Иногда я задумываюсь: не мудрецы ли с ремесленниками у нас высшая каста? Свободные, не дающие клятв вершителям.

Миски с яствами быстро опустели. Когда последний кувшин пряной настойки был выпит, все встали из-за стола. Жениха распинали и окатили холодной водой – помогло отчасти. Парень что-то мычал, но мало осознавал происходящее.

Церемонию проводил старейшина деревни. Невеста и жених встали перед ним на колени – жениху пришлось помочь – и слушали наставления старшего. Периодически молодые люди кланялись старосте и родителям, касаясь лбом земли. Время шло, а речам старосты не было конца. Невеста стоически изображала интерес, а вот жених так и не разогнулся после очередного поклона.

– …начинается ваша новая жизнь. Покажите намерения Великим Ашу. Ночь проведите, склоняясь перед ними и повторяя свои обеты.

Так и случилось. Жители разошлись по домам, оставив новобрачных одних под ночным небом. Энки и Шархи заперли в сарае вместе с козами. Запах животных резанул нос, но мягкая солома, принявшая в свои объятия, помогла с ним смириться.

Энки устал. Усталость терзала, перемалывала кости. У него не осталось того, к чему идти, только от чего бежать.

– Что, если мне остаться? Дождаться Нергала? Попробовать поквитаться с ним?..

Он сам не заметил, что озвучил мысли.

– Смиришься, что тебя зарежут, если догонят, словно бешеного пса? В чем твоя вина? Разве ты преступник, Энки? Преступники – вот они: те, что радуются чужому унижению, кто убивает слуг из прихоти. Ищи новый путь, раз выпала возможность. По сторонам осмотрись – ты, может, не привык, но обзор теперь тебе открывается пошире. Например, эта деревня.

– Деревня… Ее жители ничем не помогут.

– Тебе помочь? – Шархи фыркнул. – Посмотри на тех, кто с рождения вынужден жить в грязи. Чем они могут тебе помочь? Не хочешь задуматься, что ты мог бы для них сделать?

Слова больно резанули. Как будто у Энки было что предложить!

– Мы уйдем сегодня ночью?

– Нет. – Шархи перевернулся набок и закрыл глаза. – Выспимся под крышей. Выдвигаемся в путь завтра.

Энки моментально провалился в сон – изможденное тело требовало отдыха. Ему мерещился голос Сатеши – она звала его, умоляла вернуться к ней. Он хотел найти ее, пытался как мог, но окружавшая его темнота не позволяла ничего увидеть. Энки метался, звал Сатешу, пока наконец не увидел рядом с собой женскую фигуру.

Ишари, его мать, смотрела на него с привычным безразличием. Она протянула к нему руку и оттолкнула. Падение вырвало Энки из сна, он услышал плач, но не понял, наяву ли это.

Шархи бодрствовал. Заметив, что Энки проснулся, он приложил палец к губам, призывая к молчанию. А потом указал на прореху в стене, через которую было видно происходящее снаружи. Выбравшись из соломы, жрец прильнул щекой к дыре.

В гробовой тишине на улице собралась вся деревня. Молча или давясь слезами, они смотрели на тела двух женщин, лишенных головы. Воин, закончивший работу, протирал лезвие и готовился седлать коня. Он был один. Но никто из местных и не думал напасть на убийцу – они стояли с наклоненными головами.

Энки отшатнулся. Тошнота подкатила к