– А если узнаешь что-нибудь о Морин, сообщишь мне первому. Усекла? – наказал мне Рикки.

И, оставив меня наедине с беспорядочными мыслями, устремился к выходу.

***

– Морин любила лошадей, – молвила миссис Хансен, поставив передо мной стакан с водой.

На его стенке были нарисованы пегие лошади с белыми гривами, скачущие галопом. А я мысленно помолилась, чтобы хоть стакан оказался чистым в этом доме, который с моего последнего визита каким-то невероятным образом захламился еще сильней. И к зловонию разлагавшейся тушки грызуна примешался запах мусора и пищевых отбросов. У меня даже на миг потемнело в глазах.

– Я этого не знала, – призналась я и тут же пожалела об этом.

Миссис Хансен посмотрела на меня так, словно я ее уличила во лжи. Но это выражение быстро исчезло с лица женщины. Похоже, она просто пыталась уцепиться за что-нибудь. Я была очень признательна ей за то, что она впустила меня в дом, хотя единственным местом, где мы смогли не то чтобы присесть, а просто встать, являлся пятачок у лестницы. Теперь даже проход к телевизору был перекрыт, завален белыми мешками, из которых разносилось жужжание плодовых мушек.

– Им, похоже, наплевать, – затрясла головой мать Морин. – Я о полиции. Хотя соседям, наверное, тоже. Проклятый район. Здесь никому ни до кого нет дела… Никто не беспокоится за судьбу девушек. Все боятся говорить правду. Я уверена, что Бет Маккейн они тоже не смогли заставить замолчать. Как и Морин. Они сильные девушки. Обе. До меня дошли сплетни. Хочешь верь, хочешь нет, но люди болтают, будто бы Морин сбежала. От меня сбежала…

Я поднесла ко рту стакан и притворилась, будто отпивала глоток. Мне необходимо было попасть в комнату подруги. Но стоило мне напугать миссис Хансен, и я бы упустила шанс. Мне было невдомек, зачем она приплела Бет Маккейн, но, к счастью, я уже накопила приличный опыт общения с теми, кого отец называл «экзальтированными и легко возбудимыми женщинами». В принципе, требовалось немногое: не допускать резких, спонтанных движений и не возражать, что бы они ни говорили.

– Я слышала, так сказал шериф Нильсон, – подыграла я миссис Хансен.

– В тот день, когда он сюда приезжал? – Мать Морин потерла руками предплечья. – Да, верно, вы с Брендой были здесь.

На самом деле именно мы сказали миссис Хансен о пропаже Морин, забили тревогу и настояли на звонке в полицию.

– Да, были, – кивнула я.

– Шериф в тот день ошибся, – заявила мать Морин. – Я не стала ничего ему говорить. И вы не говорите ничего Джерому Нильсону. Но я еще тогда знала, что дочь не сбежала. А теперь, когда три дня уже прошли, и он должен был бы это понять. Думаешь, он понял? Нет!

Я попыталась восстановить в памяти разговор того дня. Миссис Хансен поначалу вроде бы не волновалась из-за отсутствия дочери, но ее поведение резко изменилось, как только появился Нильсон.

– Он больше не заезжал?

Миссис Хансен вздохнула:

– Заезжал вчера вечером. Я по глупости сказала ему, что почти одновременно с исчезновением Морин пропали мои таблетки. Мое лекарство для сердца. И теперь Нильсон уверен, что Морин забрала их, чтобы продать или словить кайф, и не вернется домой, пока не будет готова.

– Словить кайф от лекарственного препарата?

Миссис Хансен поджала губы.

– Таблетки похожи на то, что вы зовете «колесами». Морин могла принять их за дурь по ошибке.

Аптечку миссис Хансен стоило увидеть. Морин говорила, что мать собрала в ней лекарства от всех мыслимых и немыслимых недугов, хотя страдала только одним – одиночеством. Я знала, что Морин «заимствовала» из аптечки матери «таблетки для поднятия настроения», она сама мне их показывала. Внешне те таблетки походили на аспирин, только цифры на них были другие. Но чтобы их разглядеть, нужно было поднести таблетки к глазам, да еще и прищуриться. Возможно, Морин действительно перепутала их с лекарством для сердца. И те, и другие были белые, лежали в аптечке рядом. Но Морин всегда читала название на пузырьке, прежде чем опустошить его наполовину. И в любом случае кража таблеток не означала ее бегство.

– Вы полагаете, она действительно их взяла?

Опять вздох.

– Возможно. Джером бывает очень убедителен. Он почти уговорил меня поверить в то, что тот звонок не был важным.

Я вытаращила глаза:

– Какой звонок?

– В ту ночь, когда пропала Морин, около полуночи звякнул телефон. Наш телефон. Звонок сразу же оборвался, и тогда я не придала этому значения. Почти сразу же снова заснула. Может быть, звонил кто-то из вас, а?

Я помотала головой:

– Нет. Не думаю. Ни Клод, ни Бренда не стали бы звонить в такой поздний час, и я тоже точно не звонила.

Лицо миссис Хансен омрачилось.

– Джером сказал, что этот звонок мне приснился. Черт бы его побрал… – ругнулась мать Морин.

А я подумала о причинах, по которым шериф Нильсон пожелал исключить возможность звонка.

– Вы хорошо знаете шерифа?

Глаза женщины впились в мое лицо, как когти ястреба.

– Не настолько хорошо, как твой отец.

Я качнулась на каблуках назад:

– Они вместе работают.

Миссис Хансен покачала головой.

– Они знали друг друга и раньше. Вы, дети, думаете все, будто ваших родителей не существовало, пока вы не родились. Но Джером, твои мать с отцом и я – мы все учились в одной школе. – Лицо женщины сделалось пепельно-серым от усталости. – Джером еще тогда хотел стать офицером полиции, а то и начальником. Я это знала. Даже в школе ему нравилось командовать другими и указывать каждому, что ему делать.

Миссис Хансен напряглась так, словно собиралась закашляться, но не издала ни единого звука.

– Тогда Джером и Гари не очень ладили, – продолжила она. – Твой отец был снобом, хоть мне и неприятно так говорить. – Судя по тому, какой взгляд бросила при этом на меня миссис Хансен и как поджались ее губы, она совершенно не переживала из-за сказанного. – А Джером был выходцем из рабочего класса. Но со временем твой отец изменился, начал понимать его восприятие жизни, более трезвый и приземленный взгляд на мир, в котором есть не только прекрасные, возвышенные вещи, но и тараканы и змеи. – Челюсти миссис Хансен не прекратили двигаться, хотя с губ за несколько секунд не слетело ни слова. – Конечно, то же можно сказать о каждом жителе Пэнтауна, – рассмеялась наконец женщина, но ее смешок прозвучал глухо, как трение зимнего ветра о кору оголенных ветвей. – Вот откуда мне известно, что болтают соседи. Они, конечно же, лучше всех знают, что случилось с Морин. В