чаевых карманом на фартуке, Бет рассказала ему, что запланировала через три недели поехать в Беркли. И он вроде бы остался доволен.

Порадовался за нее.

Он притворялся, искусно скрывал то, что на самом деле задумывал. Похоже, они все скрывают, что у них на уме, – эти злодеи, эти монстры. Бет вспомнила отца, и ее сердце чуть не раскололось надвое. Ее отец был порядочным человеком. Бухгалтером, любившим возиться в саду. Он женился на ее маме, еще будучи студентом колледжа, двадцать четыре года назад. Но их лица до сих пор озарялись любовью, когда они смотрели друг на друга. И до сих пор родители во всем поддерживали друг друга, даже когда бывали раздражены. Черт возьми, да они даже телевизор смотрели, держась за руки! И именно их любовь помогла Бет понять, что Марк не годился на роль ее «избранника навеки», хотя он был хорошим парнем. Действительно хорошим и добрым.

Голоса за дверью темницы стихли. Бет затаила дыхание.

Ее отец и Марк выросли в той же социально-культурной среде, что и похититель и тот парень, что был сейчас с ним. Но первым удалось стать порядочными и достойными людьми, не смотревшими на женщин свысока и не обращавшимися с ними как с недочеловеками, не скрывавшими своей истинной сущности, не подглядывавшими за женщинами, не злоупотреблявшими их добротой, не навязывавшими себя тем, кто не отвечал им взаимностью. А главное – не способными на насилие над женщиной.

А все почему? Потому что и ее отец, и Марк не были законченными подонками.

Кровь побежала по ее жилам, прилила к кулакам, наполнила силой ее ноги, натренированные пробежками и работой официанткой, даже несмотря на то, что Бет провела в темноте, на голодном пайке, уже целую неделю. В любом случае она больше не желала страдать и быть жертвой, позволявшей издеваться над своим телом и глумиться над своей душой.

Скрипнула дверная ручка. Это он? Уши Бет не уловили знакомого лязга ключей. Этот тупой ублюдок носил большую связку на ремне, под стать привратнику. Как будто эти ключи значили что-то еще, а не только то, что у него их было много.

Похоже, это он. Скорее всего, он.

Впрочем, это уже было неважно. Бет превратилась в тигрицу, готовую к броску, сгруппировалась, сконцентрировалась. Даже волоски на ее коже встопорщились, как шерсть у дикой кошки.

Голоса опять послышались, переросли во что-то, похожее на спор.

А потом удалились, и в ее сырой пещере снова воцарилась могильная тишина. Бет тяжело выдохнула. А затем метнулась к тому месту, где был присыпан землею костыль, и принялась отрывать его с энергией разъярившейся фурии.

Глава 26

– Кто хочет пончики?

Я скривилась от спазма в напряженной спине. Так происходило всегда, когда у матери случались хорошие дни. А они случались гораздо реже, чем плохие. Когда мама пребывала не в себе, я знала: нельзя терять бдительность, надо все время быть настороже. Но иногда, когда на маму накатывало хорошее настроение, я непозволительно расслаблялась, отвлекалась от действительности и уносилась мысленно в прошлое, вспоминая, какой она была прежде.

А потом, когда маму «перещелкивало», меня изводила боль.

– Я хочу! – вынырнула из-за моей спины Джуни с улыбкой до ушей.

Я покосилась на сестренку. Никто из нас ни разу не обмолвился, насколько оказалась мать близка к очередному «отпуску» накануне. Но именно в силу этого ее нынешний прекрасный настрой только сильней напугал нас обеих.

– Знаю, – сказала мне Джуни, проскользнув вперед, в наш уголок для завтрака. – Сегодня день, когда надо быть умницей.

Я выдохнула чуть легче. «Быть умницей» было нашей кодовой заменой напутствия: «Приготовься, день будет тяжелым». Так я объяснила Джуни, когда она чуток повзрослела и уже могла понять: некоторые дни выдавались паршивыми, от рассвета до заката, но в этом был и положительный момент, поскольку ты за один день выплескивал весь негатив. Зато на следующий день тебе везло во всем. Это как «принцип зебры»: темные полосы сменяются светлыми.

Мама улыбнулась мне:

– А ты, Хизер? Будешь пончики?

Сегодня она уложила волосы так, как мне нравилось, – стянув свои жесткие кудри не головной повязкой, а белым шарфиком, концы которого красиво падали на ее плечо. Мамин взгляд был ясным и живым, благодаря искусной подводке и перламутровым голубым теням ее глаза казались невероятно большими. Румяна были в тон губной помаде. И выглядела мама как телезвезда – даже на нашей кухне, возле аппарата для приготовления пончиков без масла. По-моему, в Пэнтауне у всех были подобные аппараты – последнее изобретение Сэма Пэндольфо: чугунная форма для одновременной выпечки шести пончиков. Оригинальный рецепт предполагал использование непросеянной муки и изюма, но мамины получались вкусней; она не добавляла в тесто изюм, зато посыпала их сахарной пудрой с корицей.

– С удовольствием, – растянула губы в улыбке я, усевшись напротив Джуни. – Спасибо.

За готовкой мама напевала песню Джорджа Харрисона «Мой милый Боже». А я поймала себе на мысли, что каждое покачивание бедрами, каждая ее улыбка, адресованная персонально одной из дочерей, действовали мне на нервы. Джуни, похоже, этого не замечала. Ее мысли были заняты другим.

– Лучше бы Морин не сбегала, – сказала она, потянувшись за пакетом с соком.

Мать на миг замерла, прекратила петь; ее лицо окаменело:

– Что?

Джуни кивнула:

– Морин сбежала пару дней тому назад. Вот почему мы не смогли выступить дважды на ярмарке.

– Кто тебе сказал, что Морин сбежала? – насторожилась я.

Я принесла дневник подруги домой и уже в своей комнате пролистала его до конца. Но обнаружила в нем только еще четыре записи. Все они были датированы этим летом, и во всех описывалось, во что Морин была одета (розовые бархатные шорты и футболку с розовыми рукавами для игры в софтбол), что она делала, количество мужчин, которым она это делала («сегодня двоим и только это! он обещал»), и сколько ей было заплачено («75 баксов, официанткой столько не заработаешь!»; «мужчины – глупые животные»). Прочтение этих записей укрепило мою уверенность в том, что шериф Нильсон знал, что случилось с подругой.

– Чарли, – ответила на мой вопрос Джуни, назвав мальчишку из ее класса, который жил от нас в двух кварталах. – Он сказал, что Морин убежала с плохой компанией.

– Ш-ш-ш! Не говори так о друзьях Хизер, – резко цыкнула на сестренку мать.

Я с удивлением уставилась на нее: мама редко принимала мою сторону.

– Ничего страшного, мам. Джуни просто повторила то, что слышала.

– Так что Морин? – решила уточнить Джуни. – Она правда общалась с плохой компанией?

Я