Обличение Конан Дойла

ЛЕТО ПРОЛЕТЕЛО, КАК обычно пролетает лето. По-глупому. Вместо того, чтобы взять отпуск и отправиться путешествовать, Финк сидел в Лондоне.

В августе неожиданно пришло в движение давно буксующее на месте дело Адама Юстаса, которого Финк мечтал отправить на виселицу или хотя бы до конца жизни в одну из каторжных тюрем. Но все свидетельства того, что Адама Юстаса видели в клубе над трупом отца, как и следовало ожидать, повернулись в защиту убийцы. Потому как доподлинно известно, что Адам Юстас в момент трагической гибели своего отца находился в тюрьме, побег из которой невозможен.

Последнее Финк мог бы опровергнуть и с радостью это бы сделал, но служба государственной безопасности МИ-6 отнюдь не стремилась признавать факт коррупции и преступной деятельности руководства Пентонвиля. И Финк, дав подписку о неразглашении, уже не мог выступить со своими обличениями. Поэтому суд рассматривал лишь факт того, что коли сразу несколько свидетелей, прекрасно знавших молодого Юстаса, смогли перепутать его с убийцей благородного родителя, следовательно в Лондоне появился преступник, как две капли воды похожий на несчастного Адама. И скорее всего, именно он сначала убил его возлюбленную, а затем прикончил и отца. На закрытом совещании следователи даже рассмотрели вопрос о возможном незаконнорожденном отпрыске сэра Ганнибала Юстаса, который вполне мог быть похожим на его родного сына Адама, как подчас бывают похожи друг на друга и единокровные братья.

Таким образом, Адаму Юстасу удалось выбраться на свободу с формулировкой «за отсутствием состава преступления». Дело же об отравлении Энтони Скриба даже не возбуждалось.

По словам Морби, с которым Финк теперь время от времени общался, детективный клуб должен был собраться во второй половине сентября или уже в октябре. Это зависело от того, когда большая часть участников окажется в городе и можно будет приступить к работе. Но погода стояла не по лондонским меркам солнечная, и писатели не спешили в душный город, зато из санатория вернулся сильно постаревший Линк. Казалось, горный воздух не пошел ему на пользу.

Старый фотограф не только не почувствовал облегчение после почти трехмесячного пребывания в санатории, но и умудрился устать в дороге до такой степени, что теперь по большей части лежал в своих комнатах, время от времени позволяя Молли или одной из служанок вывозить его в сад на кресле. В середине сентября наконец зарядили дожди, и у Финка появилась надежда, что, возможно, уже скоро писатели начнут собираться в особнячке на Бейкер-стрит и он снова погрузится в волшебную атмосферу очередного интеллектуального расследования.

В конце сентября Морби сообщил, что двое из членов клуба, принимающих участие в раскопках в Египте, возвращаются домой. Второго октября он позвонил, обрадовав приятеля, что на второй четверг месяца запланировано первое заседание, но что тема пока что не ясна. А потом отменился и этот вечер, потому что вдруг вся компания устремилась на танцевальный спектакль Иды Рубинштейн. Билеты для желающих приобретал Честертон, после спектакля ожидался поздний обед в ближайшем ресторане.

Финк был рад наконец-то увидеть своих новых друзей, но был огорчен отсутствием миссис Кристи, которая ему нравилась. Не было и Конан Дойла, который застрял в Египте, на этот раз ввязавшись в совершенно уже ненужное, по словам членов клуба, путешествие по Нилу.

— Почему ненужное? — не понял Финк, которого любые сообщения о чьем-то отдыхе заставляли испытывать муки зависти.

— Да потому что «Трагедия пассажиров „Короско”»[8] уже написана, — беззаботно усмехнулась Дороти и, узнав, что инспектор до сих пор не прочитал этой книги, обещала принести.

Странное дело, но теперь, сидя рядом с мисс Сэйерс, Финк вдруг обнаружил, что странная дамочка вовсе не безобразна, как ему это казалось вначале. Конечно, красавицей ее было сложно назвать, Финку нравились совсем другие леди, но в Дороти горел огонь такой силы, что Филипп то и дело косился в сторону своей соседки, подмечая то темные яркие глаза, то налитые кровью пухлые губки. Несомненно, в леди бушевали какие-то чуть ли не африканские страсти.

Конечно, он не мог забыть, что совсем недавно Дороти была обвинена в убийстве и у нее конфисковали целый шкафчик с ядом. Впрочем, помнил он и то, что именно Дороти отправилась в дом к отравительнице и вывела ту на чистую воду, после чего оповестила полицию, которая, к стыду своему, не успела защитить свою агентессу от кулаков Фельтона. На месте Дороти после нанесенных ей побоев любая из знакомых Финку дам посчитала бы своевременным упасть в обморок и лежать так, пока синяк не соизволит покинуть ее прелестное личико, или плакала бы по поводу «навеки» утраченной красоты, но не Дороти. Дороти стойко переносила все неприятности, и это было ценно. К слову, никто из знакомых Финку барышень ни за что на свете и не согласился бы пойти на встречу с убийцей, тем более бросать последней слова обвинения.

В общем, с недавнего времени Финк все чаще думал о Дороти, не считая сие чем-то абсурдным или неуместным. Даже наоборот, если бы не постоянное присутствие подле мисс Сэйерс Освальда Флеминга, возможно, он бы даже пригласил писательницу на лодочную прогулку или на традиционное сентябрьское открытие выставки молодых художников.

Из-за отсутствия миссис Кристи и Конан Дойла, а также тяжелой болезни Линка следующее заседание так же находилось под вопросом. И Морби предложил Финку рассказать историю похищения картины на улице Риджен, которая, впрочем, уже была более чем известна из газет.

Вечер шел вне сезона, Финк нервничал, но, как оказалось, совершенно напрасно. Несмотря на то, что журналисты писали об этой краже, что называется, с первого дня, выяснилось, что в их статьях дело обросло не относящимися к делу фантастическими подробностями, и Финк, быстро устранив все придуманные глупости, четко и ясно изложил суть дела и этапы проводимого расследования. После чего отвечал на вопросы и даже рассказал под конец пару полицейских анекдотов.

В общем, вечер прошел более чем приятно, и Филипп Финк наконец-то получил самое настоящее боевое крещение и был официально принят в члены клуба. В конце вечера Беркли даже сообщил собранию, что его новый роман, «Убийство на верхнем этаже»[9] обрел, благодаря сегодняшнему докладу инспектора, новые подробности.

— Второй этаж — это ерунда, — мечтательно произносил он, — напиши я, что дело произошло всего-то на втором этаже, меня наши спортсмены, как они себя сами называют, пожалуй, на смех поднимут. Нет уж, дело произойдет, по меньшей мере, на четвертом, и из окна будет свисать толстый канат, вроде тех, что используют в школах для лазания. А на стене