Любой сказал бы, что он – милый, общительный молодой человек в прекрасном расположении духа.

Любой, кроме Нереуса.

Геллиец знал, что в сердце хозяина ревëт буря и вздыбливаются свинцовые волны.

А главное – понимал причину этой злости.

И ничего не мог поделать.

Когда Виола забралась в повозку, невольник прижал руки к груди, склонив голову перед черноглазой госпожой.

– Тебе лучше? – спросила девушка.

– Да. Я мог бы поехать верхом, рядом с вашим братом.

– Он приказал отдыхать.

– На него было совершено нападение. Мой долг – находиться с ним рядом.

Виола подалась вперёд и крепко поцеловала лихтийца в губы:

– Ты не похож на других наших рабов.

– Почему?

– Они во всëм стараются угодить, льстят, обсуждают нас за спиной, и при этом – ужасно боятся потерять своë место. Некоторые пытались наговорить на тебя гадости. Но я не поверила. И Мэйо тоже.

– Я никогда не отзывался о вас плохо за глаза.

– Знаю, – Виола снова подарила невольнику поцелуй.

– Госпожа, – вздохнул Нереус. – Сегодня боги милостивы ко мне. Они дали то, о чëм я даже мечтать не смел. Быть рядом с вами – наивысшее счастье. Но…

– Ты просишь отпустить тебя?

– Да.

– Уверен? Мэйо с утра не в лучшем настроении – злой, как морская бестия.

– Надеюсь, что смогу его успокоить.

Девушка погладила щеку геллийца:

– Я приду навестить брата вечером. Надеюсь увидеть тебя в добром здравии.

– Благодарю, – раб прижался губами к еë руке. – Я никогда не позабуду вашу доброту.

Он соскочил с повозки, споткнулся, и, поймав равновесие, побежал вперёд, к восседавшему на Альтане поморцу.

– Хозяин! Господин!

Мэйо глянул сверху презрительно и надменно:

– Явился похвастаться своими подвигами? Быстро ты. Как видно, обошëлся без прелюдий?

В знак абсолютной покорности Нереус поднял над головой скрещенные руки:

– Я не делал того, в чëм ты упрекаешь меня.

– Ври. Ври снова. Как той ночью, в саду.

– Я боялся рассказать правду о чувствах к госпоже. Не хотел нанести тебе обиду. Но клянусь: наша первая и единственная с ней близость была вчера, в твоей постели.

Мэйо скривил губы:

– По-твоему я – дурак?

– Нет, хозяин.

– Может, слепой?

– Нет, хозяин.

– Уходи. Не показывайся мне на глаза, – нобиль резко махнул рукой.

– Одно слово, господин…

– Нет. Пошëл прочь.

– Сестра пожелала навестить тебя сегодня вечером. Это всë.

Нереус отошёл к самому краю дороги. Постоял там, низко свесив голову.

Сердце сжималось от мрачной тоски.

Как можно было так вляпаться? Отказаться от любви ради дружбы и лишиться этой дружбы из-за любви…

Раб поплëлся в хвосте процессии, глядя под ноги и не желая ни с кем разговаривать.

Над ним подшучивали, задевая за больное.

Геллиец слышал ехидные шепотки: мол, хозяйская милость переменчива, как ветер, игрушки быстро надоедают, а всякая скотина должна помнить своë место…

Жара изматывала.

Островитянин сцепил зубы. Он знал, что ещë не на пределе своих возможностей. Старался не обращать внимания на слабость и начавшуюся лихорадку.

В памяти мелькали сцены из прошлого…

Вот он бежит с тяжëлым бревном на плечах, карабкается по насыпи.

Мышцы гудят. Кажется, что от непомерной нагрузки вот-вот остановится сердце.

Но нет – это не предел.

Отжимание на кулаках. Перед наставником. На спине камень. Здоровенный булыжник.

И каждый рывок вверх – суровое испытание силы и воли.

Наставник видит его усердие и старание. Нереус не ждëт похвалы, только одно слово: "Достаточно!"

Но вместо этого слышит: "Положите ещё один, такой же, на поясницу!"

Двойная ноша, от которой прогнулся бы даже конский хребет…

Вверх.

Это не предел!..

На привале лихтиец сел в тень дерева. Прочие рабы сновали взад-вперëд, суетились, торопились поесть и утолить жажду.

Нереус ждал. Надеялся услышать от кого-нибудь: "Эй, геллиец! К хозяину! Быстро!"

Но Мэйо не звал.

Парень горько усмехнулся. Да, Виола права, он не похож на других невольников. Они мечтают свалить свою работу на кого угодно и меньше попадаться нобилям на глаза.

Нереус был согласен исполнить любое поручение, любой приказ – только бы вновь ощутить себя нужным.

Мэйо не звал.

Нервы натянулись так, что непрерывно звенело в ушах.

Привал – дорога – привал – дорога…

Менялся пейзаж.

Угасал послеполуденный зной.

Мэйо на звал.

Вечером процессия остановилась в необычайно красивом месте – у древней Священной рощи.

Нереус лëг на бок, прижавшись плечом к изогнутому корню старой оливы. Забылся лёгкой дремотой, по-прежнему готовый вскочить по первому зову господина.

Как преданный пëс, поднимающий уши, чтобы не пропустить призывный хозяйский свист…

– Геллиец, – Женский голос из полутьмы. – Молодой господин велел тебе явиться.

Что это? Сон или явь?

– Вставай, лентяй! Поживее!

Явь.

Явь!

Руки дрожат, как после сотен отжиманий.

Вверх!

Рывком.

Бежать!

На плечах словно то самое неподъëмное бревно.

Не предел! Быстрее! Ещё быстрее!

Стоявшие у мраморной беседки Мэйо и Виола одновременно повернулись на звук его шагов. Раб припал на колено, уперев кулак в землю.

– Полюбуйся! – громко сказала девушка, указав на невольника. – Он едва держится на ногах!

– Я сделал всë правильно, – огрызнулся поморец.

– По-твоему он похож на здорового? Я говорила, что нужно пригласить лекаря или врача. Твоë упрямство и эгоизм просто невыносимы!

– Я сделал всë правильно.

– Мне казалось, ты начал меняться к лучшему, – сердито произнесла Виола. – Довольно, Мэйо. Не желаю тебя слушать. Научись признавать свои ошибки и отвечать за них.