свет, шум вращающегося винта и то, как вызванный им поток воздуха бил мне в лицо. Больше я ничего не помню о спасении. Стивенс сказал, что моя правая рука сильно обгорела, так сильно, что пальцы превратились в почерневшие огарки, в дымящиеся угли; вероятно, я уснул, засунув руку в костер, и проспал так всю ночь. В рану проникла инфекция, у меня была лихорадка, я бредил и бормотал что-то бессвязное. Врачи были вынуждены ампутировать всю кисть. Я до сих пор чувствую руку, которой у меня больше нет.

Я не стал отвечать на вопросы Стивенса и остальных. Сказал им, что ничего не помню о случившемся, о том, как обгорел, и уж точно не помню, как делал последнюю запись в моем СИНЕМ блокноте. В конце концов, сегодня утром они вернули мне мой СИНИЙ блокнот. Стивенс заявил, что не нашел «Черного гида». Думаю, Стивенс забрал его себе. Уверен, так и есть.

Неважно. Моя старая книга, которую я хотел написать о Томми и о себе, умерла. Теперь я не буду ее писать. СИНИЙ блокнот сыграет другую роль. Возможно, он станет чем-то вроде руководства к действию.

Мой дорогой Скотт спит на стуле рядом с моей больничной койкой. Он как будто постарел лет на десять с тех пор, как я уехал от него в июне. Я пообещал Скотту, что больше никогда не оставлю его. Хочу построить кое-что на заднем дворе, и ради этого мне придется остаться дома. Мы будем устраивать там вечеринки, встречи с местными писателями, художественные чтения, будем приглашать фолк-исполнителей и, возможно, актеров из каких-нибудь очень экспериментальных театров.

(примечание редакторов: блокнот заканчивается нарисованным от руки планом дома и обширного участка Ника Браха, на нем схематично изображено прямоугольное здание: двадцать футов в ширину и пятьдесят – в длину. Оно обозначено просто: «АМБАР»).

«_____________»

Посвящается Лэрду Бэррону

Она говорит «Привет, дорогой» достаточно громко, чтобы все мамочки на маленьком пляже около пруда повернули к нам головы.

Я смотрю на нее нарочито-удивленным взглядом. Она садится рядом со мной и быстро целует. Будь я сейчас подростком (увы, тот зануда-ботаник навсегда потерян для мира, теперь его заменила более старая и ущербная модель), я бы поклялся, что ни за что не буду мыть эту щеку, а потом заперся бы в ванной и вовсе не для того, чтобы вымыть ее.

– Мм, ух ты! Э-э-э… привет! – Я по-прежнему сижу на своем стуле в тени чахлого дерева, ссутулившись, как раненый йети.

– Я тоже рада встрече с тобой, – смеется она. – Неужели ты совсем не удивился, когда увидел меня?

– Ну что ты, конечно, удивился. – Щека, которую она поцеловала, как будто начинает распухать. Но это приятное ощущение.

– Так здорово, что удалось выбраться погулять. Я тебе завидую – по средам ты можешь прохлаждаться здесь, пока я торчу на работе. Вот я и ушла. Я прогуливаю. Только тсс, никому ни слова. – Она подмигивает и улыбается.

– Не скажу. Кстати, зря ты не захватила купальник.

– Ха-ха, шутник. Я, между прочим, бежала сюда трусцой. Четыре целых шесть десятых мили. Ты ведь гордишься мной, правда? – Выпрямившись в солнечных лучах, проникающих сквозь редкие ветви дерева, она принимает позу бегуньи. Я улыбаюсь. Или ухмыляюсь. Нет, я одновременно улыбаюсь и зловеще ухмыляюсь, словно тупой пьяненький мальчик-студент. Серьезно, я понятия не имею, что сейчас происходит, что она тут делает и что здесь делаю я. На ней черные легинсы для занятия йогой или бегом (понятия не имею, какая между ними разница) и мешковатая белая футболка, скромно прикрывающая прекрасную (ну скажите, что я не веду себя как совсем уж тупой мальчик-студент) выпуклость ее попки. На груди у нее какой-то логотип, но я не знаю, что это за марка. Ее каштановые с проседью волосы собраны в хвост, и мне хочется увидеть, как они будут выглядеть, когда она их распустит. Она подтянутая, хорошенькая в своей спортивной одежде и совсем не похожа на мою жену Шелли.

Я отвечаю:

– Еще бы. Я в восторге. – С этими словами я, изображая ликующую толпу зрителей, начинаю яростно хлопать руками над головой, но тут же прекращаю, застеснявшись своей бледной кожи, дряблых хилых рук и даже вылинявшей футболки, купленной на концерте давным-давно забытой рок-группы. Да, ленивые отжимания и берпи три раза в неделю едва ли помогают поддерживать себя в форме. Я сижу, выпрямив спину, и притворяюсь, что не слышу, как скрипит и стонет раскладной стул. Неуклюже сложив руки на груди, я говорю: – Я бы выдохся, даже если бы проехал эту дистанцию за рулем.

– Как жарко. Почему ты сидишь здесь, в тени под деревом? Зачем вообще приходить на пляж?

– Что ты имеешь в виду? Я за разумное потребление солнечной энергии. И я защищаю мою драгоценную нежную кожу. К тому же я не вижу тут очереди из желающих намазать меня солнцезащитным кремом. «Оно кладет лосьон в корзинку», – говорю я, пытаясь подражать голосу маньяка Буффало Билла из «Молчания ягнят» и испытывая легкое разочарование, так как понимаю, что мои остроумные отсылки к поп-культуре уже изрядно устарели.

– Фу. Какой ты мерзкий! – со смехом отвечает она.

– Когда мы приезжаем сюда, детишки бегут впереди, сбрасывая на ходу шлепанцы, снимая и швыряя свои шмотки перед тем, как войти в воду. А если я заору им вслед как сумасшедший: «Деееерево!», они хотя бы оставят все вещи здесь. – Я говорю уже целую минуту. Это самый длинный диалог, который был у меня со взрослым человеком на этом пляже.

Я стучу рукой по дереву рядом с моим стулом. По стволу, покрытому трещинами и выбоинами, ползут большие черные муравьи. Словно по сигналу, я вздрагиваю, заношу вверх руку и смахиваю с ноги муравья, здоровенного, как такса. При этом выгляжу прямо как настоящий мачо.

– Милый, не нужно оправдываться предо мной за выбор, который ты сделал в этой жизни. Как уроки плавания?

– Отлично. Но я уже умею плавать.

– Где Майкл? Там, по ту сторону от мостков, со старшими ребятами? Отсюда не рассмотреть. Вижу только волны на воде. А где Оливия? Да вот же она. Как думаешь, она заметила, когда я пришла? – Она машет рукой.

В этот момент Оливия смотрит на нас обоих. Она неуверенно и смущенно машет в ответ. Оливия всегда дружелюбна в общении, я бы даже сказал, слишком дружелюбна; обычно она машет в ответ с большим энтузиазмом, и этот жест у нее получается на автомате без особых раздумий.

Женщина