Он окончательно убедился в этом после одного случая в первые же дни пребывания среди них. В юрте, где они жили, двое молодых – смешливая тринадцатилетняя Хун и такой же веселый семнадцатилетний Хэрэмчи – полюбив друг друга, собирались жениться и уже просили Таргудая отправить их вдвоем в степь на отару – жить вместе и пасти хозяйских овец. Таргудай в то время оказался в добром духе и обещал подумать.

Жених и невеста изо всех сил старались в работе и задабривали одноглазого старика, который сообщал хозяину о его рабах. Другие рабы, особенно пожилые, радовались, глядя на их бедное счастье, дарили им кто шкурку тарбагана, кто залатанную рубаху. Но тут вдруг случилась беда: как-то вечером Хэрэмчи пошел колоть с огнем рыбу, чтобы добыть своим еду на ночь, и с лодки уронил в воду железную острогу. Теперь пощады от Таргудая ждать было нечего: за волосяную веревку у него был закон бить кнутами, а за железную вещь мог и убить.

В ту же ночь пятеро взрослых рабов, пошептавшись между собой, отпросились у одноглазого старика, будто бы наколоть рыбы. Тот поворчал недовольно, но отпустил с уговором, чтобы утром все были на ногах. Рабы до глубокой ночи, раздевшись догола, ныряли в ледяную воду – место было глубокое, в омуте. По очереди греясь у костра, набросив на себя старые шкуры, они заходили в воду снова и снова и к утру все-таки достали ту острогу и никто из тайчиутов не узнал о пропаже.

«Тот, кто может рисковать жизнью для товарища, не должен быть рабом, – подумал Тэмуджин, когда они, вернувшись с реки, без шума и разговоров ложились досыпать. – Даже не каждый нойон имеет в душе такое благородство, чтобы пойти на смерть ради другого…»

Скучая по родным, Тэмуджин однако, не ощущал в себе сильной тревоги за них. В последнее время у него будто стало усиливаться внутреннее зрение, которое появилось еще позапрошлым летом, когда он на утиной охоте угадал, какие птицы уйдут целыми из облавы. Он стал примечать за собой, что ощущает вещи уже на больших расстояниях и, ночами думая о своих, он отчетливо чувствовал, что у них все хорошо.

«Все-таки им помогли хамниганы, раз у меня ни на сердце, ни на печени нет боли за них, – уверенно думал он. – Бэктэр отправлен к отцу, а Бэлгутэй один не поднимет смуту, да и Сочигэл поняла, чем грозит непослушание старшим…»

Бэктэра они похоронили вместе с конем, со всем оружием и в лучшей одежде, хотя сначала Тэмуджин хотел отправить его пешим и сберечь у себя конское поголовье. Он был уверен, что Бэктэр у отца не останется без коня, но опухшая от слез Сочигэл настояла на своем: сын Есугея должен явиться к предкам на своем коне. Пришлось уступить убитой горем женщине, а сейчас Тэмуджин даже радовался этому – долгов теперь у него перед братом нет.

Приближались зимние холода и ночами крепчали морозы. К Таргудаю почти каждый день приезжали нойоны с ближних и дальних родов. Многие из них за прошедший месяц были по второму и третьему разу; они подолгу разговаривали с хозяином в большой юрте, о чем-то договаривались.

В молочной юрте женщины с утра до вечера перегоняли свежий архи, варили мясо, высокими кучками накладывали в новые блюда и торопливо семенили в большую юрту, разнося вокруг дразнящие запахи. Рабы с палками в руках отгоняли рычащих, готовых броситься на запах собак. Те, не боясь их, сворой бросались к ним в ноги, норовя вцепиться клыками. Из малой юрты выскакивали нукеры охраны и, размотав свои длинные кнуты, нещадно хлестали озверевших псов, те с воем разбегались за юрты и вновь собирались кучами, светя злобными, жадными на кровь глазами.

Тэмуджин, подвозя к юртам аргал и воду, сквозь полог слышал громкий смех гостей, обрывки разговоров, и скоро понял, что все они идут вокруг предстоящей звериной облавы. Было видно, что Таргудай этим особенно озабочен.

Поздним вечером, после отъезда очередных гостей Таргудая, рабы сидели в своей юрте. В обжитом своем убежище, в стороне от хозяйских глаз, они вольно разлеглись кто у очага, кто подальше, у стен, и лениво переговаривались в ожидании еды. В старом, залатанном по бокам железном котле разогревались остатки с нойонского стола.

Прислуживавшая днем в большой юрте молодая служанка Хулгана, помешивая оструганной палочкой варево, говорила:

– Хозяин наш на нынешней облаве хочет быть тобши[14]…

– Он и на прошлой охоте был тобши, а толку не было, добычи большой что-то не оказалось, – усмехнулся Тэгшэ, давний тайчиутский пленник из северного племени хори. – Я сам тогда был там, таскал звериные туши. Согнали нас туда около пятисот человек из разных куреней, думали, что будет добыча, а работы почти никакой не оказалось, крупных зверей было немного, в основном косули да кабарга…

– Сердится страшно, с пеной у рта обвиняет те рода, что в прошлом году не прислали людей, – напуганно расширяя глаза, продолжала Хулгана. – Мол, пренебрегли племенной охотой, потому и боги не дали добычи…

– Он найдет, кого обвинить, – снова усмехнулся Тэгшэ и обернулся к меркиту Халзану, нашивавшему, сидя у правой стены, заплатку на порванные гутулы. – Помнишь, на весеннем тайлгане он хотел обвинить шамана за то, что не явился дух западного хагана, мол, плохо призывал…

– Да шамана того непросто оказалось обвинить, – охотно отозвался тот, перекусив короткую нить сухожилия. – Он ответил, что в дело вмешался восточный хаган и требует душу самого Таргудая в обмен на то, что западный хаган явится к людям. Таргудай тогда сразу остыл, даже лицо у него побледнело…

Веселый смешок прокатился по юрте и смолк.

– Видно, на этот раз он не на шутку обеспокоился за свою охоту, – подал голос пожилой найман Мэрдэг, сидевший на хойморе. – Это он за прошлый год хочет взять свое… Обычно не к добру бывает, когда нойон так сильно загорается из-за добычи, народу будет хлопотно…

– Да ему не сама добыча нужна, – рассмеялся Халзан, оглядывая лица других. – Вы дальше смотрите: все это к тому, что он ханом хочет стать. В прошлом году он был тобши и на этот раз не хочет никого вперед себя пускать…

– А ему и ханская кошма – добыча.

– Ну, если так посмотреть, то ему все добыча…

Все помолчали, будто выжидая, кто еще скажет.

– Нукеры говорили, что на этот раз он хочет, чтобы ближние рода выставили побольше людей, если дальние опять не послушаются, – снова заговорил Тэгшэ. – Будто бы требует, чтобы было не меньше десяти тысяч всадников…

– Ну, если у него будет удача, то и нам что-нибудь перепадет, – беспечно улыбнулся семнадцатилетний Хэрэмчи, сидевший со своей суженой у восточной стены и шептавшийся с ней о чем-то. – Может быть, и мы хоть по одному разу набьем животы зверининой…

– Ладно, не гадайте, что будет завтра, глотайте то, что есть сегодня…

– Сегодняшняя требуха вкуснее завтрашнего жира…

– И вправду, наше дело – лишь этот день прожить, раз не владеем своей судьбой…