были причастны к поискам. Какая неведомая сила увлекла их вглубь подземелья, никто в лагере у костра не знал. Как и не знал то, каким-таким образом профессор Требухов мог отсутствовать два с лишним года, если по его словам, они с командой спустились в подземелье только двое суток назад, пока он хоронил своих товарищей.

Таким образом, двое суток для Требухова обернулись ни больше, ни меньше, как двумя годами для остальных участников беседы.

Иными словами, временной тоннель Эйнштейна – Розена продолжил своё существование на Земле.

А точнее, в таёжных массивах близ Станового хребта у реки Учур.

Это и есть парадокс времени.

№ 31.

Что касается Николая, то он не мог сдвинуться с места, и наблюдал всю идиллическую картину у костра как бы сбоку, потусторонним зрителем. Перед ним разворачивался документальный фильм, и он не мог в нём участвовать. Сквозь зыбкое марево тумана он видел как Даша накрывает импровизированный стол, Антон открывает бутылку, Дмитрий Семёнович спорит о чём-то с Требуховым, а сам Николай стоит в нескольких шагах, не в силах что-либо предпринять, чтобы его заметили. Он прекрасно видит их действия, слышит их разговоры, даже умиляется, когда они с тревогой вспоминают о нём, но сделать что-то или обнаружить себя не может, по той простой причине, что находится рядом, только в совершенно ином пространстве.

В антимире.

В параллельном измерении.

Они его не видят. Зато видит он. Кричит. Науськивает Лёшку, но и тот не может сделать ни единого шага, будто приросший к земле невидимой силой. Энергетическое поле Генератора лишило их возможности двигаться. Они находятся в этом же лагере, на этой же геологической плите, что и все остальные, но существуют как бы параллельно им, имея лишь возможность наблюдать за происходящим.

Вот Антон к чему-то прислушался, поднял палец вверх, призывая к молчанию, затем Даша вскрикнула и едва не лишилась чувств. У девушки из глаз брызнули слёзы. Тут и оба профессора, зажав уши ладонями, принялись отчаянно трясти головами, открывая рот и ловя им воздух, словно прочищая барабанные перепонки. При этом звук совершенно пропал, и Николай наблюдал всё это сейчас как в немом кино, абсолютно без постороннего шума.

Всё стало ясным.

Их посетила та же волна электрического тока, обрушив из стратосферы лавину голосов, смеха, плача, стонов и страданий. Все мысли усопших, почивших когда-либо на планете навалились на их мозги сразу скопом, одновременно, гигантским объёмом информации, совсем как недавно это произошло и с ним самим в присутствии ещё не покинувшего его Ружина. Калмык мог только наблюдать, по-прежнему оставаясь неподвижным в сгустившемся как цемент воздухе. Его словно приклеило на месте, впечатав в пространство как гайку в пластилин. Лёшка рвался к девушке, видел её, как и сам Николай, но та же неведомая сила не давала ему броситься вперёд. Энергетическое поле заработавшего Генератора обездвижило их на месте.

Наконец, несколько минут спустя всё стихло, вой и помехи исчезли, голоса растворились в воспалённых мозгах путешественников, и они снова смогли прийти в себя. Первым к девушке бросился Антон. Она едва не лишилась чувств, однако чувствовала себя относительно неплохо. Могло быть и хуже. Антон помог ей присесть, плеснул в кружку коньяк и дал сделать глоток. Оба профессора повторили то же самое. Придя в себя, два учёных мужа, как всегда принялись полемизировать о случившемся, выдвигая каждый свои собственные теории и догадки.

Картина лагеря перед Николаем слегка подёрнулась дымкой, зарябила как на экране телевизора, запрыгала кадрами, покрылась помехами, и…

Растворилась в пространстве, будто её не бывало. В голове проводника промчалось звено бомбардировщиков, что-то ухнуло, раскололось, взорвалось вдребезги, и… угасло. Николай ничком повалился во влажный от росы мох, увлёк за собой при падении Лёшку, собака гавкнула, застыла и вытянула лапы. Сознание покинуло обоих.

Тут-то и предстал перед ними Павел Эрастович, главный врач института Времени, собственной персоной.

Однако ни пёс, ни сам Николай этого не увидели.

Их сознание было далеко.

№ 32.

…Когда Николай пришёл в себя, было уже утро.

Вот только какого года?

- Ну что же, голубчик? – сквозь пелену тумана в голове услышал он незнакомый голос. – Будем знакомы. Меня зовут Павел Эрастович, а тебя, видимо Николай. Верно? Я главный врач института исследований времени, и просто чертовски хороший человек. Можешь быть со мной предельно откровенным, поскольку я готов тебе сказать нечто такое, что заставит тебя пересмотреть свою жизнь от начала до конца.

Калмык пошевелился под белоснежным одеялом, пахнувшим свежестью, обвёл глазами просторную комнату и тотчас вспомнил, что с ним произошло накануне.

- Да-да, - будто читая его мысли, продолжал добродушный незнакомец в блестящем комбинезоне. – Ты потерял сознание у своего лагеря, а собака, оказавшаяся рядом и, гавкая на всё, что движется, дала нам возможность вас обнаружить. Если бы мы вовремя не оказались рядом, тебя и твоего Лёшку унесло бы снова куда-нибудь к чёрту на кулички, как любил говаривать ваш начальник экспедиции.

- Откуда… - голос с непривычки был хриплым, - откуда вы знаете моё имя? Откуда знаете профессора?

- Ну-у, голубчик мой, - протянул дружественно незнакомец, - Я знаю о вашей экспедиции всё. Или почти всё. – Тут он поднял палец и бросил куда-то в сторону: - Глафира! Будь добра, привези Николаю на столике горячий кофе и… - он взглянул вопросительно на пациента: – Может грамм сто коньячку?

Проводник решил не отказываться и обречённо кивнул головой. Была – не была: хуже всё равно не будет.

- И коньяку в графинчике, - добавил он в сторону. – Я тоже не откажусь.

Только теперь Николай заметил, к кому обращался этот добродушный незнакомец в дивном комбинезоне, почти обволакивающем его линии тела. Как гидрокостюм, пронеслось у калмыка в голове. Пронеслось, и тут же улетучилось. Он в изумлении уставился на нечто похожее на получеловека – полуавтомата, подкативший к нему на роликах. Вместо лица у этого существа располагался монитор экрана, по которому строкой бежали какие-то замысловатые электронные символы. Голос, которым ответило это существо, был женским, автоматическим, бездушным, но довольно приятным по тембру. Таким женским голосом, вспомнил он, оповещают следующую станцию в подземном метрополитене.

Автомат на колёсиках будто того и ждал, чтобы о нём вспомнили. Тут же возник сервированный столик, на котором стоял запотевший графин и два объёмных бокала, салфетки, что-то похожее на кофейник с чашкой, и даже цветок фиалки, ловко засунутый в замысловатую вазочку.

Глафира (так, видимо, звали этого робота, подумал Николай) протянула к нему нечто похожее