Дождь тем временем усиливался, и когда мы наконец ступили на стеклянный пол смотровой площадки, он был уже весь залит водой. Но это еще полбеды: все виды, которыми я так мечтал насладиться, были уверенно скрыты густым слоем тумана.

— Поснимали! — пробурчал Адам. — Пошли отсюда.

Кинув последний взгляд на то, что должно было оказаться захватывающим видом, я было последовал призыву оператора. Как вдруг услышал где-то в тумане чье-то всхлипывание.

— Подожди, — задержал я компаньона. — Слышишь?

— Ну, плачет кто-то. А я при чем? Пошли, вон автобус идет.

— Нет, стой, — я твердо решил найти источник звука и повернул обратно в сторону площадки.

В ее углу на полу в воде сидел пожилой мужчина без зонта.

— Сэр, я могу вам чем-нибудь помочь? — я осторожно тронул его за плечо.

Человек без зонта на минуту прекратил плакать и поднял на меня лицо: оно было мокрым и от слез, и от дождя, капли которого стекали с его волос на одежду.

— У вас нет зонта? Может быть, вас куда-то проводить? — продолжал я. — У вас есть деньги на транспорт? Я могу оставить вам свой зонт — у меня есть капюшон.

Мужчина вдруг с удивлением поднял глаза к небу.

— Дождь… Я даже не заметил, что идет дождь.

— Но как? Вы же весь мокрый?

— Когда внутри больно, тебе все равно, что снаружи, — грустно признался мой собеседник. — Мне кажется, кинь меня сейчас в огонь, я бы не заметил. А ведь когда-то я так мечтал жить у моря.

Его слова погрузили меня в воспоминания почти двадцатилетней давности, когда я уже совсем не ребенком, а 20 лет от роду впервые увидел море. Звучит странно, а для кого-то, может, и смешно, но пока я был маленьким, возможности показать мне море у моих родителей не было. Я лишь читал о нем у Жюля Верна и Рафаэля Сабатини[27], слушал рассказы о нем одноклассников, которым повезло больше, чем мне, рисовал его — то спокойное, то штормящее — в своем воображении и мечтал, как однажды увижу его своими глазами, нырну в его волну с белой пеной и обязательно перевернусь на спину. Это казалось мне верхом крутизны: лежа в море на спине, смотреть в небо.

И вот мне исполнилось 20. Я с однокашником наконец поехал в Крым, в город Саки. Я рисовал свою встречу с морем, пока мы ехали через степь, я готовился с разбега нырнуть в него, надевая плавки и собираясь на пляж, я мысленно погружался в соленую воду, пока мы шли к пляжу по горячему песку. Но, впервые увидев море, не нырнул в него ни с разбега, ни без разбега. Даже не смог в него зайти: я обомлел. То, что я представлял себе в детских мечтах, ни в какое сравнение не шло с тем, что я увидел своими глазами. Море, которое я представлял себе, было большим. Море, которое я увидел, было огромным: бескрайняя стихия, уходящая за горизонт и сливающаяся с ним… Я смотрел на него как завороженный, вдыхая этот особенный, не сравнимый ни с чем запах водорослей, который есть, кажется, только у Черного моря. С тех пор я видел много морей, но Черное море для меня — как первая любовь: единственное и навсегда лучшее. Именно в то свое первое свидание с морем я понял, что не зря так мечтаю путешествовать и должен сделать все, чтобы свою мечту осуществить.

— Я мечтал об этом всю жизнь, — рассказ плачущего мужчины вернул меня в реальность. — Представлял, как буду смотреть на море из окна своего дома, как буду ежедневно гулять вдоль берега, как смогу всегда дышать его воздухом… Но я жил в Бристоле, у меня была семья, и я не мог вот так все бросить и уехать. А перевезти к морю всю семью было не так просто: дети учились и видели свое будущее в Британии, а не в какой-то хибарке с видом на море. Мы с женой думали, что когда они станут совсем взрослыми, а мы достигнем в наших карьерах всего, чего хотим, таки переедем к морю, на Мадейру — мы как-то съездили сюда в отпуск, и жене тут очень понравилось. Но однажды я вернулся с работы и узнал, что мой дом сгорел. А в нем сгорели моя жена, дочь и сын… — тело мужчины снова затряслось от рыданий, которые он пытался сдерживать.

Я просто молча сидел рядом. Через пару минут старик пришел в себя.

— Когда я потерял все, я понял, что в Бристоле меня больше ничего не держит. Да я просто физически не мог оставаться там, где мне все напоминало о любимых и счастье, которого больше нет. Продал все, что оставалось, и купил билет в один конец сюда. Теперь я, как и мечтал когда-то, уже 20 лет просыпаюсь с видом на океан, гуляю по берегу. Это райский уголок! Но знаете — я так и не смог убежать от своей боли. Она всегда со мной. Несколько раз в году я прихожу сюда, на смотровую площадку, куда мы впервые когда-то пришли с моей Энн… Вспоминаю ее и плачу. И честно говоря, не вижу всей этой красоты, которой так восхищаются туристы, — я сидел рядом со стариком и уже тоже не понимал, дождь это или слезы текут по моим щекам. — Знаешь, сынок, — он внимательно посмотрел на меня, — где бы ты ни оказался на жизненном пути — важно не то, что вокруг тебя. Важно то, что у тебя внутри. Если внутри тебя — выжженная земля, ты не будешь счастлив даже в раю.

На обратном пути я вспоминал эту встречу и разговор, а вечером, выйдя на палубу, где традиционно танцевали пенсионеры, вдруг поймал себя на том, что больше не отношусь к ним как к великовозрастным прожигателям жизни. Я вдруг представил, как много лет каждая из этих пар работала над своими отношениями, чтобы сейчас вот так беззаботно отдаваться ритму танго.

С тех пор и лайнер я стал воспринимать по-другому: как чужой праздник, на котором я — всего лишь гость. А к чужим праздникам нужно относиться с уважением.

* * *

Следующие дни на корабле были похожи один на другой: подъем, за окном все тот же бескрайний океан, завтрак, обед, ужин, на которых Адам, окончательно забывший о борьбе за стройность, отрывался все больше, разговоры о том о сем на палубе с Кристиной, бесившие Адама,