ли она моложе? Я попыталась объяснить Катери, что это способ, которым смерть ослабляет напряжение. Потому что она действительно выглядела молодой, на удивление молодой, несмотря на долгое пребывание в холодильнике.

Подчиняясь порыву душевного смятения, я отошла от тела. Катери стояла рядом с Флорой, глядя на мать в пораженном молчании, беззвучно шевеля губами. Я подумала, что она молится. Эта пауза продолжалась некоторое время. Наконец Катери кивнула, показывая, что служитель должен увезти мать. Слава богу. Я отвела глаза от тревожно-юного лица Флоры. Катери последовала за служителем к двери. Я понятия не имела, произошла ли кремация там или где-то еще и как долго мне пришлось ждать.

Оставшись одна, я должна была выбраться за пределы окружающей меня действительности, как привыкла делать в тюрьме. Именно там я научилась читать с силой, напоминающей безумие. Оказавшись на свободе, я обнаружила, что уже не могу читать любую книгу. Дошло до того, что я могла теперь чувствовать, как книга написана. Я обращала внимание на маленькие уловки, крючки, на которые автор ловит внимание читателя, на устроенную для него ловушку в начале, надвигающуюся тяжесть трагического финала и то, как на последней странице автор смахивает налет грусти и возвращает любимого персонажа в исходное состояние. Мне требовалось, чтобы текст имел определенную плотность «костной ткани». Все должно было казаться естественным, а не цинично надуманным. Я начала испытывать неприязнь к манипуляциям. Например, помимо повторяющихся слов и выражений, проблема с Еленой Ферранте (теперешней моей любимицей) заключалась в своего рода «подмигиваниях» читателю с помощью захватывающих, интригующих ситуаций. Иногда мне хотелось плакать, когда я обнаруживала в писателе не только талант, но и злоупотребление им. Сам автор не может не присутствовать в повествовании. Так, я могла принять роман из-за одной только силы писательского дара. Это произошло с несколькими книгами. Например, с романом «Ночь нежна». Или с творениями Джин Рис. Дар, которым злоупотребляют, иногда сияет со страниц с великодушным смирением. Теперь мне хочется читать книги, которые заставляют забыть об элегантной точности клеточной структуры новорожденного ради энтропического потока человеческой плоти, движущейся к хаосу смерти. Я жажду книг, которые заставят забыть о разложении наших тел на составляющие их химические элементы, общая стоимость которых составляет 1,43 доллара.

Но книга, которую я читала в крематории, была повестью о вечеринке по случаю дня рождения очень старой женщины. Историей, написанной Клариси Лиспектор и заканчивающейся неизбежной фразой: «Смерть была ее тайной».

Мне она понравилось. Подробное описание вечеринки по случаю дня рождения – торт, веселые дети, скатерть, испачканная пролитой колой. Освежающее мрачное презрение, испытываемое старой женщиной к своей семье. Смерть была ее тайной.

Прошло около сорока пяти минут, прежде чем Катери вернулась. Она стояла рядом с диваном, ссутулившаяся, лишенная воли. Зачесанные назад волосы взбунтовались и торчали жесткими клоками. Четкие и правильные черты лица искажены, глаза опухли от слез.

– Я видела, как мамы не стало. Теперь она в безопасности. Я заберу пепел через пару дней. Машину поведете вы.

Гадание

На следующее утро книжный магазин открылся, а Флоры не было. Часы показали одиннадцать утра, а Флоры по-прежнему не было. Я испытала такое сильное облегчение, что сердце едва ли не выпрыгивало из груди. Весь день я окутывала себя пахнущей ароматными травами тишиной, словно волшебным одеялом. Возможно, огонь очистил и удовлетворил усопшую. Я надеялась, что это так. С каждым прошедшим днем я начинала все больше чувствовать себя самою собой. Она все не появлялась и не появлялась. Она не появлялась! В те январские дни, холодные, серые и скучные, я была счастливее, чем когда-либо до так называемой смерти Флоры. Холодный воздух был восхитителен. Серая тишина. Ее отсутствие успокаивало. Мое сердце было наполнено радостью. Каждое утро я просыпалась с ощущением, будто произошло что-то особенное. Когда я вспоминала, что мое наваждение исчезло, я садилась и вытягивала руки, как юная актриса-инженю, в белых, смятых от секса простынях.

Но потом… потом… На пятый день, когда я бодро занималась какими-то пустяками по работе, раздались шорох, шаги, злорадное позвякивание браслетов. Я замерла. Послышались назойливый шорох и тихое шарканье модных туфель Флоры на тонкой подошве. Я едва не упала, стоя за прилавком. Меня охватило чувство физического изнеможения, и я обмякла. Такая тяжесть. Мои глаза наполнились слезами от усталости, от разочарования. Быть преследуемой призраком – это хуже, чем можно себе представить. Хотя я находилась в одиночестве, я больше никогда не была одна. Я всегда оставалась под присмотром Флоры. Теперь, снова, с мучительным чувством го́ря, я прислушивалась, определяя ее местонахождение. С течением дня мне также стало казаться, что издаваемые ею звуки стали смелее, выразительнее, как будто прохождение через огонь скорее оживило ее, чем уничтожило. Я вспомнила о ее теле, о призрачном обретении молодости и жизненной силы. По шороху одежды и походке я могла сказать, какой наряд она выбрала. Те модные туфли, о которых я упоминала? Она была в них во время своего путешествия через 1700-градусный огонь.

Я пришла к выводу, что остановить ее невозможно.

Иногда я практикую форму библиомантии, или словариомантии, которые дают мне ключ к пониманию того, что произойдет дальше в туманном голубом аду. Мой метод таков: я завариваю травяной чай «Вечер в Миссуле» и притворяюсь, что нахожусь в Миссуле, где никогда не была. Зажигаю палочку благовоний Наг Чампа[85] и притворяюсь, будто я неисчислима, что, собственно, и означает Наг Чампа. Потом зажигаю любую свечу, которая оказывается под рукой. Я делаю все это, находясь в одиночестве, и не только из уважения к чувствам Поллукса. Мне было бы неловко, если бы кто-то узнал, что именно таким образом я принимаю вроде бы рациональные решения. Был теплый зимний день, а потому Хетта и Поллукс гуляли с Джарвисом, который был укутан и запеленат, словно крошечная мумия. Время самое подходящее. Находясь в ауре торжественной серьезности, я положила словарь на кофейный столик. Очистила разум. Закрыла глаза, открыла словарь и позволила пальцу скользить по странице, пока он не коснулся выбранного наугад слова.

Гадание. 1. Попытка получить ответ (о том, что будет, или о том, что было) у гадалки, по раскладке карт или другими способами. 2. Традиционно сложившиеся в народе приемы узнавания чего-нибудь (будущего, вообще того, что неизвестно) по картам, разным предметам, по приметам. 3. Гадание на кофейной гуще о чем-нибудь сомнительном, совершенно неопределенном.

Мое стремление довериться инстинкту нашло еще одно подтверждение: палец попал именно на то, чем я занималась. Мой прорицающий