удивительно правильными, можно даже сказать, породистыми чертами, а когда всадник одним лёгким движением соскочил с коня, я увидел, что он и вправду очень высокого роста и могучего телосложения. Широкие плечи, мощная шея, благородная осанка и соответствующее ей полное внутреннего достоинства поведение, всё это вызывало подсознательное уважение. Разговаривал он тоже неторопливо. Этот человек излучал силу, которая чувствовалась без всяких слов. Когда же он пожал мне руку, осталось ощущение, что она побывала в гидравлическом прессе. Он поздоровался с Чимеккеем и сказал:

— Издалека слышно, как вы поёте. Вот я и приехал. Меня зовут Демир. Сыновья мои потом подъедут.

Он присел возле Чимеккея, положив на землю свитую из тонких кожаных ремешков плётку. После непродолжительной паузы он сказал Чимеккею:

— Ты хорошо поёшь. Как настоящий хоомейжи.

— Я и есть хоомейжи. То, что я умею хорошо, так это петь.

Я подумал, что Чимеккей, пожалуй, умеет делать и ещё кое-что, однако, промолчал.

— Продолжай, пожалуйста, — Демир с уважением посмотрел на Чимеккея, — извини, что помешал. Спой что-нибудь, а я, может, подпою тебе. Тоже люблю петь.

Вдруг, что-то вспомнив, он одним движением вскочил и, подойдя к своему коню, достал из притороченной к седлу большой холщовой сумки необычный двухструнный инструмент:

— Вот, у меня даже игиль есть. Всегда с собой его вожу. Иногда в степи сяду на пригорок, сам играю и пою песни.

Он застенчиво улыбнулся и протянул игиль и смычок Чимеккею. Тот принял их очень осторожно, взяв инструмент двумя руками, он осмотрел сделанный из кедра гриф, корпус, сделанный из лиственницы с натянутой вместо верхней деки кожей — резонатором, смычок с натянутым на него тонким тёмно-коричневым конским волосом. Головка грифа была украшена изящно вырезанной из дерева головой коня.

Меня всегда удивляло уважительное, даже можно сказать, деликатное отношение Чимеккея ко всему, чего он касался, будь то предметы домашнего обихода, музыкальные инструменты или человеческие чувства. Хотя я уже знал, что уважительность и, если можно так сказать, тонкость межличностных отношений является характерной чертой тувинцев как народа и воспитывается в них с пелёнок, тем не менее, деликатность Чимеккея выглядела очень необычно в наше не отличающееся сантиментами время.

Расположив инструмент между скрещённых коленей, подобно маленькой виолончели, он мягким движением провёл смычком по струнам, которые зазвучали глубоким ровным звучанием, отдалённо похожим по тембру на звук альта. Это звучание удивительно гармонировало с окружающими нас просторами. Звук перерос в мелодию, которую я никогда не слышал раньше, и Чимеккей запел удивительным «рычащим» голосом:

— Алдан четкен чылгымнын Алызы кайдал, Конгурей?

Алды кожуун чонумнун

Аалы кайдал, Конгурей?

Голос Чимеккея был полон странной грусти, которая в сочетании со щемящими звуками игиля словно срывала последние покровы с моих чувств. Казалось, в душе открылись какие-то закупоренные каналы, и глубинное, скрытое ранее чувство неизъяснимой печали охватило меня всего. Слёзы подступили к моим глазам.

«Ещё не хватало мне здесь расплакаться» — подумал я, но, взглянув на Демира, увидел, что он застыл, обхватив руками колени, а из чёрных глаз его текут слёзы, которых он нисколько не стеснялся.

Песня ширилась, голос Чимеккея открывал всё новые и новые просторы, сложные вокальные приёмы выполнялись им с невероятной лёгкостью, а бархатный голос был просто завораживающим. Когда затих последний аккорд, Демир задумчиво повторил последние слова песни:

— Где же ты, родина моя, Конгурей… Но… Откуда… откуда ты узнал? — спросил он у Чимеккея, глядя на него почти с мистическим страхом.

Тот пожал плечами:

— Не знаю, просто мне захотелось спеть именно эту песню.

И, обращаясь ко мне, сказал:

— Эта песня о том, что когда-то было потеряно — Конгурей, древняя родина тувинцев, да и не только тувинцев…

— Да-да! — со страстью в голосе сказал Демир. — Ты прав! Я знаю, ты шаман, но я тоже немножко шаман, и я изучал историю, и я знаю, что Конгурей не потерян навсегда. Я вам расскажу… вы должны знать…

только вы не смейтесь, пожалуйста…

Демир вытащил из своей плоской кожаной полевой сумки обычную, изрядно потёртую на сгибах географическую карту — фрагмент физической карты Евразии, охватывающий Сибирь и Дальний Восток. Вся она была испещрена пометками: непонятными значками, длинными стрелками, некоторые названия были зачёркнуты, и вместо них написаны другие, обычной шариковой ручкой были прорисованы границы неизвестных территорий.

Водя по карте тонкой сухой веточкой, он рассказал, что когда-то, сотни и тысячи лет назад на территории южной Сибири существовала страна Конгурей или, по-другому, Хонгорай, и это был в действительности рай на земле. Там были тучные пастбища и богатые рыбой реки, не было бедных и обездоленных, не было войн, там все были равны и все свободны, потому что ни у кого не возникало даже такой мысли — угнетать других. Люди, жившие там, были воистину высоко духовны.

Но наступило время, когда золотой век кончился, пришли завоеватели, такие же кочевники, ведомые воинственными ханами, и Конгурей был разорён. Жители его погибли в огне сражений или были порабощены жестоким врагом, однако многие успели уйти от захватчиков. Им пришлось скитаться по свету, при этом часть людей ушла на север — в сторону Ледовитого океана, кто-то растворился в бескрайних забайкальских степях и дальневосточной тайге, дойдя до самого хребта Джугджур и Тихого океана, а кто-то из них, говорят, добрался даже до Японских островов. Часть людей ушла на юг, образовав изолированные присаянские этносы. На месте древнего Конгурея возникла Великая Джунгария, павшая, в свою очередь, под натиском маньчжурских правителей.

— …Но мало кто знает, что не все жители Конгурея погибли или рассеялись по свету. Шаманы тех древних племён, которые жили там, заранее знали о предстоящей гибели и, объединившись, сумели спасти часть народа, — сказал Демир, сверкая глазами.

— Каким образом? — спросил я.

— Они открыли золотые ворота в небо. Ты понимаешь… — Демир посмотрел на Чимеккея, и тот кивнул согласно.

Демир пояснил, что те шаманы открыли вход в другой мир — мир, не видимый глазами живущих на Земле людей, но, тем не менее, вполне реальный. Он сказал, что силы тех шаманов было недостаточно, они могли держать ворота открытыми только недолгое время, но его хватило, чтобы в них сумели пройти сотни, тысячи людей. Ворота захлопнулись перед самым авангардом конницы захватчиков, и те увидели только тающий в воздухе мираж — степи, горы, люди, уходящие вдаль, по направлению к сияющему горизонту. И всё это исчезло у них на глазах.

— Истинный Конгурей не погиб! Он и сейчас находится там, за золотыми воротами! Там наша родина, там наша душа, там наш исток…

Демир вскочил на ноги, вся его гигантская