Эхо всё ещё исчезало где-то за горизонтом, а он был уже у того самого здания, коему он пророчил скорую гибель — дом был не в лучшем состоянии. Впрочем, так можно было сказать почти обо всех домах, построенных до Нового Мира. Обветшалые, они, в большинстве своём, навсегда забывали звук человеческих шагов или прикосновение людской ладони — лишь мох и лоза, которые невероятным, порою, образом, прорастали сквозь асфальт или бетон, были их спутниками в завершающем периоде жизни — пока они медленно рассыпались в прах. Так было и с тем. Когда-то наверняка красивый красный кирпич «выцвел» и превратился в бледно-коричневую подделку на самого себя, белоснежные окна покрылись слоем грязи, пыли и пепла, коим был осыпан тот город, и почернели, а один из углов — том самый, который смотрел на северо-запад, в сторону парковки, начал осыпаться вместе со стенами внутри, обнажая страшные и столь личные секреты этого четырехэтажного домика. Но самой большой иронией была надпись — логотип, что, вероятно, представлял раньше тот дом, рассыпался на куски, оставив только несколько букв, которые вещали миру: «du…stпр…ах».

Он не стал заходить через дверь, воспользовавшись тем, что одно окно от парковки загораживал массивных размеров грузовик. Толстенные слои паутины сразу же окутали его тёмно-серый от графита плащ, покрывая его ещё большим слоем пыли. «Пауки, — подумал Хан, отряхнувшись. — Хоть кому-то повезло заселить собою этот «мёртвый» город». Наёмник пробирался сквозь чужие джунгли, окутанные всюду мхом и коконами. Он был царём среди хищников тех мест — одного его движения рукой хватило бы, чтобы снести целую колонию со старого офисного стола, дерево которого вздулось от влажности и давно уже превратилось в труху. Одного движения ногой вполне было бы достаточно, чтобы размозжить по пыльному и сырому линолеуму целое будущее поколение. Даже от одного его вздоха или крика могла рассеяться нечеловеческая паника по всем обитателям того странного биома, но нет. Король шёл осторожно, смотря под ноги и даже изредка опираясь на руки. Обходил груды хлама и окна так, будто бы за ними уже стоит смерть, а от одного шума падения вазы взрываются бомбы. Он шёл и знал, что кто-то там — наверху, выше него, наблюдал за тем местом. Ждал, пока хотя бы один из мазков на том идеальном пейзаже изменит свой полутон, чтобы быть уничтоженным. Словно паук, в борьбе с мухой, старый охотник не должен был себя выдать — не имел права. Потому что пускай и там, в том маленьком четырёхэтажном мирке, были строгие правила: паук — это всегда паук, а муха — всегда муха, но в людском — том, что так же мал, но немного больше, всё было иначе: роль добычи или роль охотника всегда определяла звонкая монета, которую то и дело подбрасывали игроки, но которая, увы, никогда не зависала в воздухе.

Прогремел выстрел. Уильям Хантер опустил голову ещё ниже, положив одну из рук на пол. Упала ли монета? Неизвестно — за одиночным ударом следующего не последовало. «Возможно, даёт мне знать, что он здесь, — подумал паук. — Или обознался. А может это был выстрел в… Нет. Вряд ли». С опаской он поднялся на второй этаж. В кромешной тьме щёлкнул фонарь, разгоняя всех здешних обитателей. «Прочь! — кричал им огонь. — Человек идёт». Оглянувшись, охотник сразу понял, в чём причина такой тьмы среди бела дня — окна там, на том этаже, полностью почернели — железнодорожный мост больше не перекрывал здание от ветров, что дули из центра Оклахомы, но отдавал в их власть. А власть ветров, если верить рассказам военных, давным-давно захватил пепел (из-за массовых пожаровсожженных трупов) и напустил на старые окна самого страшного их врага — темноту.

«Ни щели, ни просвета, ни дыры в стене — мне нечего здесь делать», — шепнул себе Хан и пополз по паутине вверх — на следующий этаж. Третий из четырёх по-документам и последний по-факту из-за завала, он был, казалось, ещё менее приветливым — кроме огромного количества паутины, мха и пыли там также была огромная дыра в стене, через которую ветер заносил и случайных насекомых, а они не без труда свили себе гнездо где-то в тёмном углу. Раздражающее жужжание над ухом никак не прекращалось. Сколько не пытался человек отмахнутся от источника звука, проходя вперёд — он всё равно возвращался на своё законное место, и желание, маленькое желание спалить весь тот дом к чертям, росло с каждой секундой пребывания в последнем.

Но, вот, спустя сотни и сотни секунд жужжания, глаз паука заметил нужную ниточку в своей паутине — слабый просвет солнца, что вёл зрачок прямо к пулевому, скорее всего, отверстию в окне. Маленькому, ничтожному, но жизненно важному. Трудно было определить то, когда был сделан тот выстрел, но, судя по тому, что пыль прочно въелась в трещины — то было давно.

Охотник снял с плеча винтовку и навёл прицел на этот маленький кусочек света. «Окно смотрит на запад. Цель — на северо-западе. Самое время проверить этот шедевр человеческого искусства смерти» — шепнул он в пустоту и поставил тепловизор на прицел. Поиск цели не затянулся на долго — стоило взглянуть в прицел, как он понял, что тепловому излучению можно было и не делать своё дело: прямо на последнем этаже парковки — на том, где было меньше всего машин или других укрытий, виднелась фигура того самого снайпера — выставив винтовку на сошки, стрелок медленно водил ею из стороны в сторону, выискивая свою цель. «Почему он не прячется? — подумал Хантер. — Не меняет этажи или вообще позицию? Видно же было, что я с пушкой. С немаленькой… — он снял тепловизор с прицельной планки. — пу… шкой». На перекрестии прицельной сетки Уильям «Из Джонсборо» Хантер наблюдал того самого снайпера — то, что казалось ему безликой фигурой в тепловизоре, на самом деле оказалось ребёнком — девочкой. «Слишком много детей для пустого города, — процедил сквозь зубы наёмник. — Слишком много». Всмотревшись, он решил, что она на несколько лет моложе, чем тот, которого спас Джеймс. «Сколько ей? Лет двенадцать? Тринадцать, быть может? Чёрт…» — охотник медленно положил палец на курок. Монета всё ещё витала в воздухе.

— И что же ты будешь делать, Хан? — спросил голос у него из-за плеча.

— Не знаю, — коротко ответил Уильям. —