— Похоже, ты тоже очарован этой высокомерной Ольгой! — фыркнула Лиза и отошла от него.

За время танца от Загорского Ольга узнала мало. Лишь то, что Кирилл Измайлов поправился до конца и получил повышение по знанию. Ему пожаловали чин капитана за последнюю военную кампанию, где он проявил себя как герой и доблестный офицер.

Когда молодые люди после кадрили вернулись к Измайлову, Александр стоял один.

— Ваша сестрица уже покинула нас? — поинтересовалась Ольга из вежливости.

— Да. Вы же сделали все, чтобы увести в танец единственного ее поклонника, — ответил недовольно Александр.

— Я? — опешила Оленька. — Но Андрей Петрович сам захотел того. Скажите же, что это так, сударь!

Загорский промолчал, кусая губы, и только через минуту покаянно сказал:

— Я поступил нехорошо по отношению к твоей сестре, Алекс. Я действительно обещал эту кадриль Елизавете Григорьевне. Но Ольге Николаевне я не мог отказать.

— Если намерен просить руки Лизы, ты должен уделять ей более внимания, чем другим дамам, — наставительно заявил Алекс.

— Я хотел. Но Ольга Николаевна так жаждала узнать о моей службе.

— То есть виновата я, господа? — возмутилась Ольга. — Вы, ротмистр, не можете определиться, кто вам по душе, а я, значит, коварная соблазнительница, уводящая женихов?

— Александр, попроси Елизавету Григорьевну простить меня, — сказал Андрей.

— Ты можешь и сам загладить свою вину. Пригласи ее на следующий танец, ее бальная карта свободна, насколько мне известно, — предложил Измайлов другу. — Лиза отошла к графине Строгановой, вон к тем кумушкам.

— Я непременно так и сделаю, и немедленно, — кивнул Загорский и поспешил в указанную Александром сторону.

— Как вы смешны, господа. Сами не знаете, чего хотите, — бросила Ольга, провожая безразличным взглядом Андрея.

— А вы, как и обычно, разбиваете сердца, Ольга Николаевна, — мрачно усмехнулся Александр.

— Вы утомили меня, милостивый государь, — недовольно заявила девушка и уже хотела отойти, но молодой человек подался к ней корпусом, загородив проход.

— Позвольте мне пригласить вас на следующий полонез, — отчеканил он громко.

— Увольте, поручик. Я не намерена танцевать с вами, — отрезала Ольга жестко, сверкая на него недовольным взглядом.

— Мне надобно поговорить с вами, Ольга Николаевна, — сказал он тихо. Она недоуменно посмотрела на него. — Наедине.

— Говорите сейчас, я не собираюсь уединяться с вами. Не хватало еще сплетен о нас.

— Хорошо, — кивнул он и, придвинувшись к ней как можно ближе, едва слышно произнес: — Император отказал в разводе вашей сестре. Ваш батюшка также не хочет вмешиваться. Вы должны помочь нам, Ольга Николаевна, мне и Ирише.

— Помочь? Как же?

— Виктор мучает ее. Он избивает ее, держит взаперти, он потерял…

— Хватит, — прошипела она и уже тише нервно выпалила: — Я все знаю, не надобно мне об этом напоминать. Ирочка пишет о своей горькой доле в каждом письме. Я сама о том страдаю. Но что я могу? Это же ваше общество! Общество мужчин! Это вы таким его сделали, что мы, женщины, совершенно бесправны и лишь жертвы или пешки на вашей карте мира!

— Все верно вы говорите, Ольга Николаевна, но от этого мне не легче.

— Мне надобно облегчить ваши страдания, месье Измайлов? — в негодовании выпалила она и вмиг замолчала, видя, как от ее громкого возгласа обернулась стоящая рядом дама.

— Не мои, вашей сестрицы. Вы должны помочь нам. Вы должны передать ей письмо…

— Письмо? Нет, — закачала она отрицательно головой. — Если Кудашев перехватит его, да еще узнает, что оно от вас, он наверняка отыграется на Ирине.

— Я нашел выход, как спасти ее, поймите! — порывисто вымолвил он ей на ухо. — Только вы можете попасть в имение Кудашевых, князь более никого не пускает. Прошу вас, вы наш единственный шанс на спасение из этой трагичной ситуации.

— Я не смогу, — колебалась Оленька, и от переживаний за сестру ее глаза увлажнились. Она хотела ей помочь, но боялась навредить. — Вдруг все раскроется, что тогда?

— Никто не узнает. Если вы тайком передадите письмо. Вы же любите сестру? Сделайте это ради нее, не ради меня. Она страдает, неужели вам совсем не жаль ее?

— Жаль… — пролепетала она и смахнула со щеки побежавшую слезу.

Она тут же прикрыла нижнюю часть лица пушистым веером, дабы скрыть от окружающих свои слезы и волнение.

— Я уже написал письмо, оно со мной. Я специально приехал сегодня сюда. Я знал, что вы будете здесь. И Господу было угодно, чтобы вы сами подошли к нам. Вы только передадите письмо, остальное я сделаю сам. Вы поможете?

Ольга долго пронзительно сверлила взглядом его красивое взволнованное лицо. И только через минуту тихо сказала:

— Давайте письмо, я передам…

Санкт-Петербург, особняк Трубецких на Фонтанке

1827 год, Ноябрь, 16

Ольга ворвалась в кабинет отца и прямо с порога возмущенно заявила:

— Батюшка! Поверенный только что рассказал мне, что вы переписали усадьбу в Дмитровке на имя этой пронырливой Красовской! Это правда?

Подняв на младшую дочь тяжелый взгляд, Николай Николаевич отложил перо и выпрямился в кресле. Он прошелся по ее стройной фигурке, затянутой в голубой шелк платья, по глубокому вырезу, кокетливой прическе с темными локонами над висками. Да, Ольга была не чета своей тихой спокойной матери, подумал Трубецкой, и полной противоположностью сестре. Она скорее пошла нравом в него самого, такая же безудержная в своих порывах и дерзким тоном. Он знал, что успокоить ее сейчас может только правда и его твердое слово.

— Да. Евгения Ивановна новая владелица имения и дома, — ответил он.

— Но это имение моей матушки! И мое приданое! Как вы смели подарить его этой… этой… — она запнулась. Ей очень хотелось обозвать эту ушлую вдову непотребным словом, но она боялась показать Трубецкому, что знала эти самые слова.

— Твое приданое и без того велико, Оля, — заявил Николай Николаевич. — Одним поместьем меньше или больше, ты даже не заметишь разницы. А Евгения Ивановна очень нуждается. Ей негде жить, и она вся в долгах.

— Неужели эта жеманница так хороша в постели, как все говорят, что вы, батюшка, совсем потеряли рассудок из-за нее? Неужто ваши интимные утехи стоят так дорого?

На миг Николай Николаевич не нашелся, что ответить, ибо дочь попала в самое яблочко. Действительно, в постели Евгении не было равных. Хотя Трубецкой был довольно искушен в любовных играх, но более страстной и искусной любовницы,