полную власть как муж. Отец также не хотел вмешиваться в ее трагедию, ведь она не раз писала ему. Теперь, как сказал Саша, и государь отказал ей в милости, не дав возможности избавиться от ненавистного мужа. Ирина была в отчаянии. Она знала, что некоторые понимающие мужья в таких случаях отпускали жену от себя, великодушно позволяя ей жить своей жизнью, но Виктор был явно не из таких.

Некоторое время они ехали молча. Ирина с закрытыми глазами делала вид, что дремала, а Кудашев зло и нервно смотрел в лицо жене, не зная, как еще образумить ее и заставить подчиняться. Он видел, как из ее прикрытых глаз текут молчаливые слезы, она явно страдала. Хотя он было дико зол на нее, но все же ее слезы действовали на него успокаивающе.

Через час после отъезда с постоялого двора, Кудашев уже совершенно остыл, и им завладели совсем другие чувства. Ирина так и сидела неподвижно, словно натянутая тетива, только теперь смотрела в окно заледенелым стеклянным взором. И это ее безразличие терзало его.

В какой-то момент, не выдержав, князь передвинулся на сиденье к жене и, обвив ее тонкий стан руками, приник губами к ее обнаженной ключице. Вырез ее платья был довольно низок, что позволяло видеть чуть выступающие холмики ее нежных грудей. Эта картина весьма возбуждала Виктора уже более получаса, и он решил все же примириться со своенравной женой, чувствуя, что жаждет от нее ласк, в которых она отказывала ему с лета.

— Прости меня, Ирочка, я опять был не сдержан, — проворковал он, поднимая к ней лицо.

Он чуть выпрямился, прижимая жену к себе и заглядывая в ее влажные глаза. Но она не двигалась и упорно смотрела в окно, никак не реагируя на его действия.

— Но я люблю тебя, только тебя.

— Гмм, — хмыкнула она мрачно, даже на секунду не поверив его словам.

Разве мог тот, кто по-настоящему любит, избивать ее, давать пощечины и держать в неволе? Нет. Ее мужем владели похоть, уязвленное самолюбие, жестокость, страсть и эгоизм, все что угодно, все низменные страсти, но только не любовь, она в этом не сомневалась. Но он явно не осознавал этого.

— Не веришь? — произнес он порывисто. — Раньше я не понимал этого. Но сейчас точно знаю, мне нужна только ты одна, только ты тревожишь мое сердце.

— Уж ваше сердце тут точно ни при чем, — буркнула Ирина, пытаясь не замечать, как Кудашев стал осыпать ее плечи поцелуями.

Она начала отталкивать его руки от своей талии, чувствуя, что ей неприятно от его близости.

— Нет-нет, —шептал он страстно. — Ты должна поверить мне, я люблю тебя. И я верю, что когда-нибудь ты простишь меня и тоже полюбишь.

Кудашев и сам верил в эту свою «любовь» в этот миг. Ведь еще ни разу ни одна любовница не вела себя так с ним. Ни разу не пренебрегала им и не говорила открыто, что любит другого. Все его пассии увивались за ним и жаждали его благосклонности. Но Ирина как будто нашла ту самую нить, которая привязала Виктора прочнее, нежели вся безоговорочная преданность других женщин.

— Оставьте меня, наконец! — возмутилась она, сбрасывая его руки со своего стана.

Наверное, впервые Ирина решила быть непокорной и решительной. Как она устала от него. От его тирании и похотливых поползновений, которые были ей противны. Она пересела на сиденье напротив.

— Шлюха! Бережешь себя для него? — процедил тут же зло Виктор, впадая в ярость. — Но вместе вам все равно не быть! Клянусь!

На его слова она лишь долго взглянула на него и вновь отвернулась к окну, показывая всем видом безразличие.

Не в силах более выносить ее холодность и презрение Виктор ударил тростью по крышке кареты. Экипаж остановился, и князь спрыгнул с подножки, закрыв на ключ дверцу, и направился по дороге чуть назад. Он пересел в следовавший позади экипаж, где ехала Трушнева, решив дальнейшую дорогу провести в обществе Глафиры, а не с этой своенравной девчонкой, которая ни во что его не ставила.

— Вы расстроены, Виктор Сергеевич? — заискивающе спросила Глафира, едва Кудашев уселся напротив нее и захлопнул дверцу кареты.

Он проигнорировал ее вопрос, пребывая в мрачных думах. Виктор искренне не понимал, как Ирина могла любить этого бедного поручика, а ему упорно отказывать во внимании. Он знал, что все окружающие девицы и дамы были без ума от него и его состояния. Только она одна посмела отвергнуть. Он не понимал, как себя вести и что делать. Но одно знал точно, что скорее удавит жену собственными руками, чем отдаст ее Измайлову. Ирина принадлежала только ему.

— Она не любит вас, Виктор Сергеевич, неужели вы не понимаете? — продолжала Глафира.

Трушнева приходилась троюродной племянницей князю и жила в его дальнем поместье последние десять лет из милости.

— Замолчите, сударыня, вашего мнения я не спрашивал, — процедил Виктор.

— Но есть женщины, которые преданы вам, которые жаждут всегда быть вам угодными, — заверила она.

Обратив на нее взор, Виктор прищурился. Глафира не была красива, но ее невзрачный взгляд сейчас горел такой преданностью и страстью, что князь даже ехидно заметил:

— В вашей преданности, сударыня, я никогда и не сомневался.

— Благодарю вас! Вы мой кумир. Я день и ночь молю Бога за вас, за все ваши благодеяния по отношению ко мне.

Кудашев долго изучающе смотрел на Трушневу, и его взор начал меняться, становясь более темным и дерзким. Через пару минут он приподнял свою трость, поднес ее тонкий конец к плечу женщины.

— Вам не жарко, сударыня? — спросил он хрипло, и концом трости немного отодвинул шейный палаток на ее плечах, обнажая ключицу.

Глафира глухо выдохнула, тут же поняв его призыв, и выпалила:

— Вы правы, Виктор Сергеевич, тут очень душно.

Он опустил трость, отставив ее с сторону, и она поняла, что надобно делать. Стремительно перебравшись к нему на сиденье, Глафира стащила платок с шеи, обнажая плечи. Она склонилась к руке князя и благодарно поцеловала его пальцы в перчатке.

Быстро выпрямившись и услужливо заглядывая ему глаза, она страстно задышала.

Зная, что она сделает все сама, Кудашев чуть откинулся на спинку, намереваясь сегодня все же успокоить свою возбужденную плоть.

— Вы хотите, чтобы я расстегнула платье, ваша светлость? — угодливо спросила женщина, быстро задергивая занавеси на окнах кареты.