Свинья улепетывает с оглушительным визгом, а две-три собакитреплют ее за уши, и сзади ее догоняют еще дюжины тричетыре; тут все лодыривскакивают с места и смотрят вслед, пока собаки не скроются из виду; им смешно,и вообще они очень довольны, что вышел такой шум. Потом они опять устраиваютсяи сидят до тех пор, пока собаки не начнут драться. Ничем нельзя их такрасшевелить и порадовать, как собачьей дракой, разве только если смазатьбездомную собачонку скипидаром и поджечь ее или навязать ей на хвост жестянку,чтоб она бегала, пока не околеет.

На берегу реки некоторые домишки едва лепились над обрывом,все кривые, кособокие, – того и гляди, рухнут в воду. Хозяева из них давновыехали. Под другими берег обвалился, и угол дома повис в воздухе. Люди еще жилив этих домах, но это было довольно опасно: иногда вдруг разом сползала полосаземли с дом шириной. Случалось, что начинала оседать полоса берега в целуючетверть мили шириной, оседала да оседала понемножку, пока наконец, как-нибудьлетом, вся не сваливалась в реку. Таким городам, как вот этот, приходится всевремя пятиться назад да назад, потому что река их все время подтачивает.

Чем ближе к полудню, тем все больше и больше становилось наулицах подвод и лошадей. Семейные люди привозили с собой обед из деревни исъедали его тут же, на подводе. Виски тоже выпито было порядком, и я видел тридраки. Вдруг кто-то закричал:

– Вот идет старик Богс! Он всегда приезжает из деревни раз вмесяц, чтобы нализаться как следует. Вот он, ребята!

Все лодыри обрадовались; я подумал, что они, должно быть,привыкли потешаться над этим Богсом. Один из них заметил:

– Интересно, кого он нынче собирается исколотить и стереть впорошок? Если б он расколотил всех тех, кого собирался расколотить за последниедвадцать лет, то-то прославился бы!

Другой сказал:

– Хорошо бы, старик Богс мне пригрозил, тогда бы я уж знал,что проживу еще лет тысячу.

Тут этот самый Богс промчался мимо нас верхом на лошади, скриком и воплями, как индеец:

– Прочь с дороги! Я на военной тропе, скоро гробаподорожают!

Он был здорово выпивши и едва держался в седле; на вид емубыло за пятьдесят, и лицо у него было очень красное. Все над ним смеялись,кричали ему что-то и дразнили его, а он отругивался, говорил, что дойдет и доних очередь, тогда он ими займется, а сейчас ему некогда. Он приехал в городдля того, чтобы убить полковника Шерборна, и девиз у него такой: «Сперва дело,а пустяки потом».

Увидев меня, он подъехал поближе и спросил:

– Ты откуда, мальчик? К смерти приготовился или нет?

Потом двинулся дальше. Я было испугался, но какой-то человексказал:

– Это он просто так; когда напьется, он всегда такой. Первыйдурак во всем Арканзасе, а вовсе не злой, – мухи не обидит ни пьяный, нитрезвый.

Богс подъехал к самой большой из городских лавок, нагнулся,заглядывая под навес, и крикнул:

– Выходи сюда, Шерборн! Выходи, давай встретимся лицом клицу, обманщик! Ты мне нужен, собака, и так я не уеду, вот что!

И пошел и пошел: ругал Шерборна на чем свет стоит, говорилвсе, что только на ум взбредет, а вся улица слушала и смеялась и подзадоривалаего. Из лавки вышел человек лет этак пятидесяти пяти, с гордой осанкой, и одетон был хорошо, лучше всех в городе; толпа расступилась перед ним и дала емупройти. Он сказал Богсу очень спокойно, с расстановкой:

– Мне это надоело, но я еще потерплю до часу дня. До часудня – заметьте, но не дольше. Если вы обругаете меня хотя бы один раз послеэтого, я вас отыщу где угодно.

Потом он повернулся и ушел в лавку. Толпа, видно, сразупротрезвилась: никто не шелохнулся, и смеху больше не было. Боге проехался поулице, все так же ругая Шерборна, но довольно скоро повернул обратно;остановился перед лавкой, а сам все ругается. Вокруг него собрался народ,хотели его унять, но он никак не унимался; ему сказали, что уже без четвертичас и лучше ему ехать домой, да поживее. Но толку из этого не вышло. Он все также ругался, бросил свою шляпу в грязь и проехался по ней, а потом опять поскакалпо улице во весь опор, так что развевалась его седая грива. Все, кто толькомог, старались сманить его с лошади, чтобы посадить под замок для вытрезвления,но ничего не вышло – он все скакал по улице к ругал Шерборна. Наконец кто-тосказал:

– Сходите за его дочерью! Скорей приведите его дочь! Инойраз он ее слушается. Если кто-нибудь может его уговорить, так это только она.

Кто-то пустился бегом. Я прошел немного дальше по улицеостановился. Минут через пять или десять Богс является опять, только уже не налошади. Он шел по улице шатаясь, с непокрытой головой, а двое приятелей держалиего за руки и подталкивали. Он присмирел, и вид у него был встревоженный; он нето чтоб упирался – наоборот, словно сам себя подталкивал. Вдруг кто-то крикнул:«Богс! « Я обернулся поглядеть, кто это крикнул, а это был тот самый полковникШерборн. Он стоял неподвижно посреди улицы, и в руках у него был двуствольныйпистолет со взведенными курками, – он не целился, а просто так держал его дуломкверху. В ту же минуту я увидел, что к нам бежит молоденькая девушка, а за нейдвое мужчин. Богс и его приятели обернулись посмотреть, кто это его зовет, икак только увидели пистолет, оба приятеля отскочили в сторону, а пистолетмедленно опустился, так что оба ствола со взведенными курками глядели в цель,Боге вскинул руки кверху и крикнул:

– О господи! Не стреляйте!

Бах! – раздался первый выстрел, и Богс зашатался, хватаяруками воздух. Бах! – второй выстрел, и он, раскинув руки, повалился на землю,тяжело и неуклюже. Молодая девушка вскрикнула, бросилась к отцу и упала на еготело, рыдая в крича:

– Он убил его, убил!

Толпа сомкнулась вокруг них; люди толкали и теснили другдруга, вытягивали шею и старались получше все рассмотреть, а стоявшие внутрикруга отталкивали и кричали:

– Назад! Назад! Посторонитесь, ему нечем дышать!

Полковник Шерборн бросил пистолет на землю, повернулся ипошел прочь.