что я не отзывалась, так еще и очки разбились, и специальный поводок-трость Найджела остался в машине, а без него лабрадор не мог помочь хозяину сориентироваться в окружающей обстановке.

Со сломанными окулярами в руке я, наконец, дохромала до Скворцова, уселась рядом, сунула в его ладонь обломки. Эдуард ощупал их, скривился, убедившись, что одно стекло отсутствует. Засунул оправу в нагрудный карман.

― Так почему ты не откликнулась, когда я тебя звал, Ника? ― потребовал ответа.

― Не слышала. Вроде и сидела не так далеко, но задумалась сильно.

― Задумалась? ― с сомнением повторил Эдуард. ― Хотя ― да. Впервые у моря, на пустынном пляже, в тишине…

У меня от сердца отлегло: кажется, Эд понял! Поверил! Уже легче…

― Что будем делать? В машину и домой?

Уезжать мне ужасно не хотелось, но я обязана была предложить это! Все-таки Эд остался и без очков, и ― на время ― без тех остатков зрения, что у него были. Отчасти по моей вине.

― Ты хочешь уехать?

― Не так чтобы очень…

― Значит, остаемся. У нас вроде еще пикник намечался.

И тут мне на глаза навернулись слезы! В очередной раз.

Какой же он все-таки удивительный ― мой хозяин! Сидит, ослепленный, выдернутый из своей более-менее понятной, привычной и безопасной жизни, и думает о моих желаниях!

― Хорошо! Спасибо! ― выдавила я через спазмы в горле.

― Поможешь мне добраться до коврика под навесом? ― он встал, протянул мне руку, помог подняться.

― Да, да! ― я сжала сильную широкую ладонь, повела Эда к навесу, стараясь шагать с ним вровень и в ногу. Вдохнула поглубже и выдала то, что зрело на сердце и просилось наружу. ― Ты не думай! Я бы ни за что не оставила тебя одного! Хоть на пляже, хоть еще где-то!

Эд молча повел головой, стиснул покрепче мои пальцы.

― Вот и не оставляй, ― произнес еле слышно и больше ничего не добавил.

Я посмотрела на него искоса и поняла: объяснять свои слова Скворцов не станет. Что он имел ввиду ― мне придется догадываться самостоятельно.

Он хочет, чтобы я осталась у него работать, когда закончится мой испытательный срок? Или за его просьбой скрывается что-то более глубокое и значительное?

Не буду думать об этом сегодня…

Нет, буду! И сегодня, и завтра, и через неделю.

Пока не найду в себе ответ — честный. Единственно возможный.

Добравшись до навеса, я снова усадила Эда на один из ковриков для йоги. Посмотрела на часы: время близилось к полудню. Учитывая, что завтракали мы в семь утра, желудок начал подавать ненавязчивые пока сигналы о том, что можно бы и перекусить.

― Ты не против, если я начну понемногу готовиться к пикнику? ― спросила у Скворцова.

― Начинай. Помочь, извини, не смогу.

По тону, по лицу Эда я поняла: это не камешек в мой огород, а сожаление. Как будто Эдуарду было важно разделить со мной приятные хлопоты.

― Можешь, ― поспешила заверить его.

Когда моя мамочка слегла, а я ухаживала за ней, она тоже часто вздыхала, что чувствует себя бесполезной обузой. Тогда я стала придумывать для нее всякие посильные задания. Теперь я решила провернуть тот же номер с Эдуардом.

― Можешь! ― заверила твердо.

― Чем? ― разумеется, он не очень-то поверил.

Вместо ответа я поставила ему на колени ящичек с ложками, вилками и столовыми ножами ― с зазубренными лезвиями и скругленным кончиком.

― Вот тут столовые приборы. А вот салфетка, ― я вложила в ладонь Эда небольшое вафельное полотенце. ― Будет здорово, если ты протрешь каждый предмет отдельно.

― Но я не смогу увидеть, насколько хорошо протер его!

― Мы не в ресторане, Эд. Как протрешь, так и ладно.

― Уговорила. Куда перекладывать то, что уже вытер?

Ура! Согласился!

― Сюда, ― я подала Скворцову пластиковый тазик.

Он занялся делом. Неторопливо, сосредоточенно. Ну и хорошо. Торопиться нам некуда.

― А еще ты можешь рассказать мне что-нибудь интересное, ― мне хотелось, чтобы Эдуард отвлекся от грустных мыслей.

― Например? ― он заинтересованно приподнял брови.

― Вот я ничего не понимаю в плитке. Чем та, что для пола, отличается от той, что для стен? Как ее вообще делают?

― Тебе правда хочется это знать?

― Да, очень! Люблю открывать для себя новое.

Эд хмыкнул ― скорее, одобрительно, чем недоверчиво, и начал, как он выразился, «с азов». Через полчаса я знала о производстве плитки если не все, то значительно больше, чем среднестатистический покупатель. Состав каолиновых смесей, производственный цикл, устройство печей для обжига, способы нанесения матовой и глянцевой глазури…

Скворцов словно впервые получил возможность рассказать кому-то о том, что было важно ему самому. Он делился тонкостями, вспоминал, с какими проблемами сталкивался и как их решал, делился опытом так, будто я собиралась открыть такое же производство и пришла к нему за советом.

Я не просто слушала его ― я им любовалась. Таким увлеченным, вдохновленным, оживленным я Эда еще не видела! И таким он нравился мне еще больше! Почему я раньше не замечала и не ценила в людях страсти к любимому делу? Где были мои глаза? Мама всегда много работала, но в детстве мне казалось, что это ради меня, ради денег. Может, я ошибалась? Вдруг ей просто нравилось преподавать? Передавать знания?

Столовые приборы давно были вытерты и отодвинуты в сторону. Эдуард забыл о них, забыл о пикнике. Я расставила на клеенке контейнеры с сэндвичами, салатами, обжаренными в кляре кусочками рыбы, разложила бумажные салфетки и даже откупорила безалкогольное вино. Но, чтобы не прерывать Скворцова, продолжала шуршать пакетами и изображать неторопливую деятельность.

Эдуард сумел притормозить сам.

― Ника, дай-ка воды. В горле пересохло, ― попросил с улыбкой. ― Такое чувство, что я тебе целую лекцию прочел.

― Приблизительно так это и выглядело, ― пошутила я и вложила в протянутую руку полулитровую пластиковую бутыль с питьевой водой. ― Лекция, кстати, была очень увлекательной! При случае не откажусь послушать еще.

― Только при условии, что сама будешь задавать вопросы.

― Обязательно! Кстати, ты с чем сэндвич хочешь?

― А какие есть варианты?

Вариантов было два, сэндвичей ― четыре. Эдуард заявил, что мы должны поделиться по-дружески и попросил один с ветчиной и огурцом и другой ― с курицей и ананасом. Мне достались такие же.

Вино мы пили из пластиковых стаканчиков ― по-простому, можно сказать,