— Прогуливался. Надышался в церкви свечным духом — голова разболелась.

— Вас отец искал.

— Случилось что? Зачем я ему потребовался?

— Не знаю. Я его в Покровскую церковь послала, он туда пошел.

Тихон и вовсе растерялся.

— Зачем вы это сделали?

— Сама не знаю, — опустила девушка голову, затеребила косу.

— Нехорошо получилось, — расстроился Тихон. — Батюшка ваш подумает — я от молитв отлыниваю.

— Идите быстро в Преображенскую, — посоветовала Маша. — Отец вернется — я скажу, что ошиблась.

Они посмотрели друг другу в глаза. Странный произошел между ними разговор, непонятный. Но продолжать его и выяснять, почему Маша обманула отца, было некогда...

Через несколько минут в Преображенскую церковь заявился Сафонов. Увидел Тихона среди богомольцев у самого амвона, перекрестился и ушел.

Тихон шевелил губами, клал поклоны, а сам все думал: почему забегал по монастырю, разыскивая его, староста? Может, показались подозрительными вчерашние расспросы? Почему обманула отца Маша? А если это проверка? Может, рассказала она отцу о своих подозрениях? Может, верно говорил Лобов — хватит судьбу испытывать? Не убраться ли отсюда, пока не поздно?.. Нет, сейчас уходить нельзя, вся операция сорвется.

За ужином Сафонов опять расспрашивал Тихона об отцовском хозяйстве, подтрунивал над дочерью, что она с таким монашеским характером в девках засидится.

Тихон совсем было успокоился, а тут невзначай поймал на себе подозрительный взгляд старосты. Сафонов тут же отвел его в сторону, но Тихон понял — староста следит за ним. Вчера Сафонов так не смотрел. Значит, в чем-то Тихон допустил оплошку. Где? Когда? Как теперь открыть монастырские ворота?

Ничего другого не придумал, как пораньше лечь спать. Если староста решил следить за ним, пусть не спит, пусть помучается. А сон свое ночью возьмет.

Так и случилось. Долго в своей комнате ворочался староста с боку на бок, кряхтел, бормотал под нос то ли молитвы, то ли проклятия. В сенях попил воды из ведра, прислушался, как дышит постоялец. Опять забрался в скрипучую кровать, притих. А через полчаса захрапел так, что если бы Тихон и спал, то пробудился бы от храпа.

В эту ночь он лежал в кровати не раздеваясь, только сапоги снял. Часы в комнате старосты пробили два часа. Тихон босиком, на цыпочках, вышел на крыльцо, прикрыл дверь, обулся.

Небо затянуло пологом туч, только над самой головой — прореха. В ней несколько тусклых звезд-крупинок.

«Хорошо хоть — собака сдохла», — подумал Тихон, отворил калитку.

В темноте монастырские строения едва угадывались, слева непроницаемо чернела стена. Тихон прокрался к воротам. Нащупал проржавевший засов, с усилием сдвинул его в сторону. Открыл тяжелую, обитую металлическими полосами дверь и сразу услышал из темноты:

— Тихон?

— Я, товарищ Лобов.

— Всё в порядке?

— Ни огонька. Проходите...

В монастырь проскользнули чекисты, рабочие с винтовками. Лобов вполголоса отдавал приказы. Одни побежали к монастырским кельям, другие — на колокольню. Несколько человек остались у ворот. Двое, с «максимом», залегли напротив дома наместника.

Лобов и Тихон подошли к дверям, прислушались. Из дома — ни звука. Так же тихо и на всем подворье. Монастырь спал. Или затаился.

Тихон взглянул на чекиста, постучался. Глухие удары словно завязли в тишине внутри мрачного дома наместника. Тихон нашел чугунное кольцо в двери, постучал им сильно, настойчиво. Под дверью обозначилась полоска неверного желтого света, скрипнула ступень.

— Кто там?

Тихон узнал голос Пашутки.

— Это я, ваш постоялец. Меня Тимофей Силантьевич послал, открой.

— Зачем послал? — громко зевнул Пашутка.

— К иеромонаху Варлааму гости пришли.

— А почему он сам не проводил? — допытывался Пашутка.

— Занедужил он, поясницу ломит...

Щелкнул засов, Пашутка приоткрыл дверь. В руке у него горела толстая свеча в бронзовом шандале. Ее колеблющийся язычок осветил заспанное лицо парня.

Пашутка внимательно посмотрел на Лобова и неожиданно сказал:

— Заждались вас.

Видимо, Пашутка принял Лобова, одетого в наглухо застегнутую шинель, за того самого гостя, которого ждали вечером.

Лобов усмехнулся, за козырек надвинул офицерскую фуражку на глаза и небрежно произнес:

— Дорога длинная, задержался.

— А отец Варлаам спит уже. Может, до утра подождете?

— Некогда мне ждать, парень! — повысил голос Лобов.

— Хорошо, хорошо. Я разбужу его, — залепетал Пашутка. — Постойте здесь, я мигом...

— Не утруждай себя, я сам разбужу иеромонаха. — И Лобов вынул из кармана револьвер.

Толстые губы Пашутки от страха задрожали, задергалась свеча в руке. Тихон взял ее, легонько подтолкнул парня к лестнице:

— Веди гостя к Варлааму. И ни слова больше,..

Поднялись на второй этаж, открыли дверь, на которую безмолвно кивнул бледный Пашутка.

В комнате с тяжелыми низкими сводами пахло винным перегаром и табаком. Вся она была заставлена громоздкими комодами, креслами, на полу — толстые ковры. В углу, на широкой божнице, — массивные иконы, на столе под ними — порожние бутылки.

Отец Варлаам спал, с головой укрывшись стеганым одеялом. Лобов и Тихон подошли к кровати, из-под подушки чекист осторожно вынул наган, две лимонки.

Иеромонах не проснулся.

Тогда Лобов рывком сорвал с него одеяло. Варлаам замычал, заворочался. Проснувшись, сунул руку под подушку. Не найдя там ничего, вкочил на ноги. Увидев наведенный на него револьвер, ругнулся и упал на кровать, пружины взвизгнули под его грузным телом.

— Так, святой отец, все царство небесное проспите, — сказал Лобов.

— Ловко, сволочи, работаете. Когда только научиться успели, — прохрипел иеромонах, начал ругаться, как крючник с пристани.

Тихон со свечой подошел ближе. Пригляделся к человеку на кровати и удивленно протянул:

— Ба, старые знакомые!..

Перед ними в нижней солдатской рубахе с вязочками вместо пуговиц сидел сам полковник Сурепов — начальник перхуровской контр­разведки! Бритоголовый, под глазами мешки, нижняя губа брезгливо выпячена.

— Не узнаете, полковник? В гимназии Корсунской меня Алумову в заместители сватали?

— То-то мне вчера твоя физиономия знакомой показалась, — сплюнул Сурепов, рявкнул на Пашутку: — Ты чего их пустил, раззява?

— Так вы гостей ждали... Я думал... — всхлипнул Пашутка.

— И сам дурак, и отец у тебя дубина — нашел выгодного постояльца... из чека.

— Может, сразу скажете, кого в гости ждали? — задал вопрос Лобов.

Тихону показалось, что чекист не удивился, встретив здесь начальника контрразведки. Видимо, догадывался, кто мог скрываться под личиной иеромонаха.

— Черта лысого, только не вас! — снова рявкнул Сурепов и замолчал, уставясь в пол.

В соседней комнате храпел мертвецки пьяный монах Федор. Тихон, перевернув его на спину, узнал Поляровского, помощника Сурепова, Пытался ротмистра разбудить — ни в какую.

— Вода есть? — спросил Тихон Пашутку. — Давай сюда...

Пашутка принес от дверей ведро. Зачерпнув полный ковшик, Тихон выплеснул его Поляровскому в лицо. Только после этого ротмистр проснулся. Сообразив, что арестован, заметно протрезвел.

— Кончен бал, гасите свечи, — ухмыльнулся он. — Сурепов не удрал?..

— Вас, ротмистр, дожидается.

— Вот и хорошо, за компанию и черт перекрестился...

Позднее, на допросе, выяснилось, что Сурепов, увидев Тихона с Машей, приказал старосте последить за постояльцем. Поляровский неделю пил запоем. Но вечером в монастыре ждали человека, который, по словам Сафонова, знал всех заволжских рабочих в лицо. Поэтому окончательное опознание нового богомольца оставили на утро.

После допроса Лобов заметил:

— Если бы гость полковника пришел раньше — живым бы они тебя, Тихон, отсюда не выпустили...

Хотя Сурепов на допросе так и не сказал, кого ждал вечером, Тихон был уверен — Алумова.

При обыске в подвалах дома наместника и в монастырских кельях нашли оружие, в киотах икон — десятки чистых паспортов, украденных во время мятежа из городского