Чарли выплеснул свою золотую рыбку на ворсистый ковер, на котором стоял стол в столовой. Все бы ничего, но он решил втоптать ее в ковер каблуком своей кроссовки и делал это до тех пор, пока рыбка не превратилась в темно-оранжевое пятно. Он решил, что если втопчет ее как следует, то я этого не замечу. Схватив Чарли за шиворот, я ткнула его носом почти в самый пол. «Я все вижу, Чарли! А ты?! Ты это видишь?!» – орала я ему в лицо, продолжая прижимать его к полу. Негатив. Раздражительность.

Отвернувшись от красивой нежной матери с добрыми глазами, я продолжила свой путь. В одной из витрин мое внимание привлекло черное платье в крестьянском стиле из тонкой лоскутной ткани. Иэну нравилось, когда я носила такую одежду. Мама сказала, что мне нужно что-нибудь классное, что поднимет мое настроение. Я взяла платье в примерочную и только лишь закончила завязывать пояс, как молоденькая продавщица, раздвинув занавески, просунула внутрь свою голову со взъерошенными льняными волосами.

– Как вам…

Она просто ошиблась примерочной. Однако, увидев ее выражение лица, мне захотелось ее ударить: мои шляпка, очки, сумочка и одежда валялись на полу.

– Вот черт! – выпалила девчонка, и в ту же секунду, сама испугавшись своих слов, скрылась за занавеской.

Я повернулась к зеркалу и, отведя волосы назад, подошла к нему поближе.

Тогда, наутро после падения, вся левая сторона моего лица представляла собой зеленовато-фиолетовое месиво, пересекаемое воспаленным красным шрамом. Черные швы торчали в местах стежков подобно мушиным лапкам. Глаз полностью заплыл, а на уровне брови красовалась шишка размером с мячик для гольфа. Рассеченная на две части глубокой раной щека делала меня похожей на какого-то гротескного бурундука. Это выглядело настолько отталкивающе, что, когда Чарли проснулся и увидел меня, он разрыдался так, что едва не задохнулся. Я долго укачивала его, приговаривая: «Все в порядке, шшшш. Все в порядке, шшшш».

Сейчас мое лицо уже зажило достаточно для того, чтобы я перестала замечать шрам каждый раз, когда смотрела в зеркало. Однако девчонка-продавщица явно была шокирована. Я видела это по ее глазам. Середина моей брови отсутствовала, как при ожоге. Между двумя ее половинками проходил напоминавший по форме молнию зигзаг, цвет которого менялся от пурпурного до белого. Но хуже всего выглядел уголок глаза. В этом месте шов был особенно заметным и к тому же слишком плотным, из-за чего левый глаз казался на четверть меньше, чем правый. В качестве завершающего штриха по щеке извивался все еще заживающий шрам, останавливаясь в дюйме над моим ртом.

Оказавшееся чрезвычайно легким лоскутное крестьянское платье стоило 275 долларов. Оно было красивым, а я – уже нет. Я сорвала его с себя через голову, с удовлетворением услышав треск рвущейся ткани.

Телефон безостановочно трезвонил в моей сумочке, но я не обращала на него внимания, пока до меня наконец не дошло, что кому-то действительно нужно со мной связаться. Как я вообще пропустила четыре звонка? Что, если это мои родители? Мое сердце бешено заколотилось. Два сообщения в голосовой почте. Кусочки головоломки стали складываться воедино. Что-то с Чарли. Что-то случилось с Чарли. Что-то серьезное, подсказывала мне моя интуиция. Что-то очень серьезное.

Но это была Джоанна.

Я все-таки послала ей электронное письмо. То, которое написала в кабинете у Кэми Джей. Мне хватило на это смелости. И теперь она хотела поговорить.

2003

Иэн сидел на своем рабочем месте в роскошном конференц-зале дворца Саддама Хусейна в Багдаде. Его окружали блеск и грязь одновременно. Потолки с затейливым орнаментом, канделябры, полированная древесина, мрамор и мозаики. А еще – запах пота, песок на полу, немытые лица солдат. Все это создавало гнетущую атмосферу офиса, в котором все давно сбились с ног и, жужжа подобно пчелам, пытались справиться со стрессом, из последних сил скрывая свой гнев.

Иэн попытался заглушить шум их голосов музыкой в наушниках. Он склонился над своим ноутбуком и начал печатать, хмурясь и потея.

Иэн так никогда и не отправил это письмо Мэдди.