время кто-то выл. – Маркуша снова посмотрел на Братана. – Коты умеют выть?

– Не знаю. – Стэф пожал плечами. Братан заворчал.

– Ну вот, я уже тогда решил, что надо слазить посмотреть, кого Трошка обижает, а потом появился твой кот, и я сразу просёк, что это он там выл. Я вчера совершил вылазку. – Маркуша перешел на шепот, словно супостат Трошка мог его услышать. – Там забор совсем хлипкий, и кое-где штакетины вырваны, я сумел протиснуться.

– Не стоило тебе туда лазить одному. – Стэф заглушил мотор. Алкаш-живодер да ещё и с ружьем – это реальная угроза. И не только для спокойствия соседей.

– Я аккуратно, чтоб меня никто не заметил. – Маркуша усмехнулся. – Я ж не маленький, понимал, во что ввязывался.

Не понимал, но дело сделано, разведка боем проведена.

– И я нашел то место, где его держали. – Пацан кивнул на Братана. – Это в сарае на заднем дворе. Его держали на привязи. Как собаку.

Братан заворчал, словно понимал, о чем речь.

– Почему ты решил, что именно его? – Стэф положил ладонь на загривок коту, почувствовал, как под шкурой нервно перекатываются мышцы.

– По шерсти. Там клочьями его шерсть. Не удивительно, что он такой облезлый! Ты ему витаминов побольше давай. Дядька мой рассказывал, что полысел от стресса. Вот и он, наверное, от стресса. – В голосе Маркуши слышалась жалость и искреннее желание помочь.

– Ладно, разберемся! – Стэф вышел из машины, распахнул дверцу перед котом. Незнакомого живодера Трошку за страдания своего кота он уже ненавидел лютой ненавистью. Бедный-бедный Трошка. Мало ему не покажется.

Живодер и супостат жил на самой окраине Соснового. Не со стороны новых дач, а со стороны аутентичной его части с деревянными домами, палисадниками и лавочками перед каждым домом.

Перед этим домом тоже была лавочка, но какая-то нерасполагающая к посиделкам, засыпанная иглицей, нападавшей с нависающей над домом старой ели. И дом, и ель вдруг напомнили Стэфу болотный домик. То ли мрачностью своей, то ли уединенностью.

К дому они с Маркушей не подошли, а подкрались. Братан не отставал. Кажется, он нервничал. Шерсть на его загривке встала дыбом.

– Дальше со мной не ходи, – сказал Стэф, когда до дома оставалось всего ничего. – Жди меня здесь.

– А у тебя есть оружие? – спросил Маркуша.

– Есть, – соврал Стэф.

– А что ты собираешься с ним делать?

– Для начала я с ним поговорю.

Не станешь же рассказывать ребенку, что собираешься вытрясти душу из этого морального урода!

Вопреки опасениям, Маркуша не стал спорить.

– Если понадобится помощь, кричи, – сказал он и отступил в тень от буйных зарослей сирени.

– Обязательно.

Стэф глянул на часы. Времени было половина десятого вечера. Есть надежда, что супостат Трошка окажется дома.

– Может, и ты побудешь с Маркушей? – он присел перед котом на корточки. – Зачем тебе это всё?

Братан оскалился.

– Ну, смотри. – Стэф вздохнул и направился к покосившейся железной калитке.

На его громкий стук никто не отозвался. Стэф подергал за ручку, калитка была заперта изнутри. Позади послышался какой-то шорох. Он обернулся и успел заметить, как Братан со стремительностью белки забрался на ель и теперь медленно крался по нижней, нависающей над двором ветке.

Стэф задумался над тем, что ещё можно предпринять, чтобы пробраться на вражескую территорию. Все варианты, которые приходили ему в голову, были не совсем законными, но отступать он не собирался. В этот момент с той стороны что-то лязгнуло. Калитка приоткрылась, в образовавшуюся щель просунулась рыжая голова.

– Куда ты без меня? – сказал Маркуша ворчливо и распахнул калитку пошире. А Стэф запоздало подумал, что пацан перешел на фамильярное «ты».

Спрашивать о том, как мальчишка оказался на вражеской территории, он не стал. И без того понятно, что пролез в дыру в заботе.

– Что дальше? – Глаза Маркуши горели, как у Братана. В них были азарт и нетерпение.

– Стой тут, – велел Стэф, крадучись подошел к дому, заглянул в окно.

Супостат и живодер Трошка сидел в кресле перед работающим телеком. Не услышал стука в дверь? Напился и уснул? Это был вполне вероятный ответ, но что-то в напряженной позе Трошки настораживало и наводило на мрачные мысли.

– Ну, что там? – Маркуша привставал на цыпочки, пытался заглянуть в окно.

– Я же сказал, не суйся! – Стэф развернул мальчишку за плечи и легким пинком направил обратно к калитке.

В метре от него и обиженно сопящего Маркуши приземлился кот. Вид у него был отчаянно-воинственный, как той ночью, когда Командор попытался застрелить Зверёныша.

– И ты не суйся, – велел Стэф, заранее понимая, что слушать его никто не станет.

Входная дверь, в отличие от калитки, была не заперта. Стэф шагнул в темные и захламленные сени, подождал, привыкая к темноте, толкнул вторую дверь. Она тоже оказалась открыта и вела в точно так же захламленную, дурно пахнущую кухню, сообщающуюся с единственной в этом доме жилой комнатой. В кухню проникал тусклый свет от экрана телевизора и приглушенное бормотание диктора. Пахло плесенью и тленом, как в старом склепе. Стэф сделал шаг, половица протяжно скрипнула под его ногой. Он замер, хотя и инстинкт, и опыт говорили о том, что можно не опасаться нарушить тишину, что того, кто сидит перед телеком, уже ничем и никогда не побеспокоишь.

Первым в дверной проем проскользнул Братан. Стэф не успел его удержать, но вовремя ухватить за шкирку Маркушу у него получилось.

– Я тебе что сказал? – процедил он, глядя прямо в наглые и одновременно восторженные Маркушины глаза.

Маркуша возмущенно засопел, попытался высвободиться.

– Я его первый нашел, – сказал злым шепотом. – Трошка там пьяный! Чего боятся-то?

Супостат и живодер Трошка не был пьян. Супостат и живодер Трошка был мертв. И, судя по состоянию его тела, мертв он был уже не один день. Стэф понятия не имел, как Трошка выглядел при жизни, но после смерти выглядел он ужасно. Коричневая, мумифицированная кожа, сморщенное тело, печать то ли тоски, то ли страданий на небритом и изможденном лице.

Измождение! Вот так одним словом можно было охарактеризовать эту смерть и этого покойника. И, наверное, можно было бы сказать, собаке – собачья смерть, но кое-что остановило Стэфа от преждевременных выводов. Мелочь, которая, возможно, ничего не значила, подмигнула отраженным светом с лезвия старых портновских ножниц, валяющихся у ног мертвеца.

Нельзя было этого делать. Место преступления должно оставаться неприкосновенным, но Стэф все равно взял ножницы в руки…

…Это была мучительная, полная отчаяния и беспомощности смерть. Она прокрадывалась в легкие и забивала их едкими парами изнутри, она иссушала кожу, расцветала кровавыми трещинами на воспаленных губах и подушечках пальцев, она пытала голодом, жаждой и бессонницей, заставляла в малейший деталях увидеть её приход, заставляла каждой угасающей клеткой тела почувствовать собственный уход. И финальной вспышкой – удовлетворение, почти удовольствие от того, что хотя бы в конце получилось сделать хоть что-то хорошее. И плевать, что никто не узнает, что Трошка не бездушная тварь, а человек. Главное, что сам он знает…

Ножницы с громким стуком упали обратно на пол. Стэф сделал глубокий вдох, словно это ему не хватало ни воздуха, ни сил, ни энергии, подобрал ножницы и сунул в карман.

– Он помер, да? – послышался за его спиной тихий голос Маркуши.

Ответом ему стал утробный вой Братана. Как по покойнику. Впрочем, почему как?..

– Марк, стой, где стоишь, – сказал Стэф так спокойно, как только мог.

– На мумию похож. – Маркушу, похоже, смерть не пугала, а завораживала. На Трошку он смотрел во все глаза.

– Когда, говоришь, дед Стрельцов видел его в последний раз?