Меня не беспокоят эти люди, но я настроен скептически в отношении их идеологии. Поверьте мне: я еще не утратил веру в человечество.

Надо мной насмехались, когда я сказал, что собираюсь заняться политикой. Все мои знакомые изобразили наигранное удивление. «Как ты можешь заняться тем, что неустанно критиковал в молодые годы? В молодости политики подвергали тебя преследованиям, а в зрелом возрасте ты сам захотел стать таким. Что же изменилось? Я помню, как ты ездил на повозке, запряженной быком. Как случилось, что сегодня ты ездишь на «Мерседесе»? И даже не подумал приобрести экоавтомобиль. Ты же вырос в деревне, среди рисовых полей. Как ты мог переехать в город?»

Послушайте. Позвольте я все объясню, прибегнув к аналогии с шахматной доской. В нашей стране политика является стимулом перемен, осознаем мы это или нет. С помощью существующей системы правил и предписаний жизни миллионов направляются, контролируются, инспектируются и подвергаются осуждению. Политикой занимаются всего лишь полпроцента населения страны: и эта крошечная группа людей оказывает колоссальное влияние на нашу жизнь, но при этом мы не можем оказывать на них почти никакого воздействия. Игроки заявляют свои права на места в парламенте, потому что мы за них проголосовали, но ирония в том, что когда мы требуем перемен, они утверждают, что, мол, большинство никаких перемен не приветствует. Но когда-то большинством были мы, а теперь нас считают меньшинством. Большинство стало абстрактным понятием: это люди, которые не голосуют, которые принадлежат к оппозиционным партиям. Как выглядит голос большинства? Все они носят в кармане пилочки для ногтей, которыми выковыривают грязь из морщин на лице, покуда они не становятся совершенно безликими – и они по своей воле уже не остановятся.

Послушайте меня. Мы не можем отрицать, что люди – это социальные животные. Это правда, что раньше я был противником системы, но мы должны признать, что живем внутри нее и не можем от нее убежать. Правила и предписания следуют за вами везде, даже если вы ушли в лес. Вам необходимо понять, как это работает. Поняв, вы уже не можете ни повернуться к ним спиной, ни похваляться тем, как много вы знаете. Все это болтовня, а не действия.

Должен признаться, что это озарение пришло ко мне только задним числом. Я интересовался политикой со студенческих лет, когда жил в Кхлонг Тхоме, до сего дня, когда я являюсь владельцем клиники. Этот опыт и сподвиг меня заняться политикой, чтобы способствовать переменам, которые я хочу видеть вокруг себя. Как я уже упомянул, в храме бюрократии имеются термитные ходы. Я хочу их найти и сделать доступными для каждого. Мой первый шаг – отменить все привилегии, но, как нам всем известно, равенства трудно достичь. Самое важное, люди должны иметь доступ ко всему, на что они имеют право. Таковы мои намерения на данном этапе моей жизни.

Выслушайте мою декларацию!

Я, словно червь, пророю себе лаз внутрь системы. Моя стратегия будет схожа с подходом, который я применял при лечении моих пациентов*. Подобно стволовым клеткам, введенным в тело – в эту вселенную, существующую во всех нас, – я инфильтрируюсь в систему, чтобы ее излечить. Как однажды заметил Будда, тебе не обязательно знать все джунгли, чтобы познать вселенную. Достаточно просто познать пригоршню листьев – ее микрокосм.

* В первый же день поступления пациента в больницу я провел тщательный осмотр его организма. После чего я проинформировал его родственницу, что обнаружил небольшую опухоль в сосудах, по которым кровь доставлялась в мозг. Опухоль блокировала кровообращение, вызвав разбухание кровеносных сосудов. Это оказывало существенное давление на мозговой ствол пациента. Ему требовалось срочное лечение. При отсутствии лечения его состояние могло вызвать опасные побочные реакции, и я видел, что правая часть его тела уже была парализована.

В данном этапе развития заболевания существовала лишь 50 %-ная вероятность излечения. И тем не менее я сделал все, что мог. Нам пришлось оценить, насколько его физическое состояние позволяло ему получать необходимое лечение. Но самое главное – лечение требовалось начать незамедлительно, и родственницу пациента следовало информировать о ходе этого лечения.

Спустя три дня после проведения терапии состояние пациента оставалось стабильным. Я объяснил родственнице, что пациенту необходимо ввести высокую дозу медикаментов, чтобы вызвать рассасывание опухоли, давившей на мозговой ствол. В тот момент это было единственное, что мы могли сделать. Зрачки пациента оставались расширенными, но нам пришлось подождать еще несколько дней, пока подействует медикамент, прежде чем решить, что предпринять далее. К сожалению, мы обнаружили, что пациент страдал гепатомегалией, почечной дисфункцией и диабетом. И эти заболевания могли быть серьезно усугублены медикаментозным лечением: чем большую дозу лекарства получал пациент, тем больший вред мог быть нанесен функции его внутренних органов. Говоря коротко, общее состояние здоровья пациента было таково, что необходимо было провести полное обследование его организма, и каждое его заболевание требовало индивидуального лечения. Но устранение опухоли, сдавившей стволовую часть его мозга, было самой неотложной задачей. Опухоль вызвала сдавливание рецепторов органов чувств, что и привело к их дисфункции и вызвало частичный паралич тела. Только решив эту проблему, мы могли взяться за лечение других органов. Я надеялся, что инъекции поспособствуют рассасыванию опухоли, прежде чем органы пациента начнут отказывать.

Я заметил, что его родственница была опечалена, но этого и следовало ожидать. Всем своим видом она, казалось, кричала: «Что? Я привезла его в больницу, потому что он упал и потерял сознание. Я думала, что вы сможете привести его в чувство, но вместо этого вы городите какую-то чепуху о вещах, которые мне совершенно не интересны: о его печени, его почках, его диабете. Почему вы сначала не приведете его в сознание, а уж потом займетесь лечением всех этих болезней?»

Я ее понимал, конечно, потому что у большинства пациентов, поступающих к нам в больницу, есть осложнения. Они поступают к нам в критическом состоянии по одной причине, но эта причина становится только началом. Я, врач, произвожу обследование пациента и в результате обнаруживаю целый букет заболеваний, которые вкупе и вызывают это критическое состояние. Поэтому иногда мне приходится говорить: «Как же пациент довел себя до того, что его внутренние органы настолько повреждены? Им был нанесен урон еще до того, как пациент попал ко мне в руки. Вам нужно готовиться к худшему».

Но потом я пытаюсь их утешить: «Хотя все выглядит не слишком обнадеживающим, мы обещаем предоставить пациенту наилучшее лечение из всех возможных».

И еще я говорю близким, что их регулярные визиты