сесть перед ней. Потом открывает одну папку и быстро изучает ее содержимое – полагаю, там собрана информация обо мне, – после чего протягивает мне конверт с наклейкой «Документы и путеводитель для главы исполнительной власти АТ по всей территории страны».

Наклейка на первой стопке документов гласит: «Руководство для основ развития личных навыков». В нем описывается корректное использование терминологии при общении с членами правительства – слова вроде «интеграция», «гражданское общество», «горизонтальные связи», «волонтерский дух». Согласно руководству, эти термины следует запомнить и употреблять как можно чаще. Эти слова предназначены для снятия напряжения в ситуациях, когда ты не знаешь, что говорить – например, в интервью.

Я знаю, знаю, о чем вы думаете! Я тоже не ведусь на такие вещи. Они не всегда работают.

Прочитав почти десять страниц этих бумаг, я ловлю себя на мысли, что слово «обоснованность» встречается на каждой странице. Я озвучиваю свое наблюдение:

– А что, «пригодность» официально заменило «адекватность»?

Мой вопрос ее явно озадачивает. Лицо искажает заметная гримаса, словно она изо всех сил старается не дать волю гневу. Но поняв, что я задал этот вопрос по чистой наивности, а не в провокационных целях, она объясняет:

– О, это потому, что компьютерная система министерства была настроена находить слово «адекватность» и автоматически заменять его на «пригодность».

Ее лицо сияет от гордости.

Я пролистываю документы до страницы, где описывается дресс-код. Всем вменяется носить униформу, пошитую из королевского шелка, чтобы популяризировать тайскую культуру; в идеальном случае цвет нашей шелковой униформы должен соответствовать цвету каждого дня недели. Там имелись подробные инструкции, как должным образом держать руки на публике или в присутствии старших по должности, с иллюстрациями разного положения рук перед собой или за спиной, в зависимости от ситуации.

Дама-служащая из окна 9 замечает, что я стараюсь запомнить положения рук, и говорит:

– Пожалуйста, не обращайте сейчас на это внимания. В день ориентации вам будет предоставлен инструктор по положению рук. Когда вас официально утвердят в должности главы исполнительной власти, у вас не будет проблем с тем, куда девать свои руки.

Я киваю в знак согласия.

– А теперь поговорим о важном, – продолжает она.

И начинает объяснять мне дальнейшую процедуру. Мне нужно заполнить форму и передать ее в окно номер три, где мне выдадут расписку, которую следует отнести в секретариат, расположенный в восточном крыле, и там на нее будет поставлена официальная печать. После чего мне нужно спуститься этажом ниже, чтобы снять фотокопии всех моих бланков и документов и заверить их своей подписью, а потом вернуться сюда и снова обратиться к ней.

Поскольку все это, похоже, должно занять куда больше времени, чем я предполагал, я спешу выполнять ее инструкции. Правила и предписания министерства вне моей власти, и потерянное до этого время я никак не могу вернуть. И я уже начинаю скучать по Дао.

Сделав все, что от меня требовалось, я возвращаюсь в атриум. Я сажусь и какое-то время жду, и вот наконец дама-служащая из окна номер девять возвращается и распахивает дверь.

– Ну и денек! – громко жалуется она, вероятно, надеясь на мое сочувствие. – Так, господин Сиам, вот ваша членская карта, – говорит она и вручает мне карту, напоминающую визитку. – Пожалуйста, отнесите ее в регистрационной отдел, чтобы они могли записать все ваши данные, – вздохнув с облегчением, она продолжает: – Я сделала все, что от меня зависело. Желаю вам удачи, господин!

Она и впрямь сделала все, а вот мои мытарства только начались!

* Может быть, окружающие и не замечали симптомов болезней д-ра Сиама в последние годы; в конце концов, изменения происходили незаметно и постепенно. В его глазах застыл тревожный блеск, а движения стали беспокойными. Его конечности как будто отяжелели от неизбывной печали, а в дыхании ощущался запах гниения. Мысли его путались, он вздрагивал, когда кто-то произносил его имя, словно вдруг возвращался откуда-то издалека. Но его страхи походили на борьбу за освобождение, словно его дух пытался вырваться из оков его тела.

Весь последний год он выглядел несчастным.

Думаю, его тревожили разные мысли – решения и размышления о вещах, которые беспокоили его, как и других. Д-р Сиам осознавал свою ситуацию лучше, чем кто-либо еще, и понимал, как она могла повлиять на близких ему людей – особенно на мою мать.

Он был к ней очень привязан. Но он также нес бремя мечты, которую он ей нарисовал. Я знаю: с моей матерью непросто ужиться, она, как говорили, «прошла через многое», особенно после стольких лет жизни с моим отцом. Его смерть заставила ее сильно измениться. Она стала требовать к себе много внимания, особенно со стороны тех, кто хотел оказывать его безраздельно. Она отказывается принимать то, что ей предлагают не от всего сердца. Она бросается из одной крайности в другую, не зная полутонов: при жизни отца все было совсем иначе.

Это было странно – для меня, по крайней мере, – то, что она впустила в свою жизнь такого невразумительного человека, как д-р Сиам. Она ему доверилась, и он вел себя с ней последовательно и предсказуемо во всем, что ни делал. Его преданность ей никогда не давала сбоев, даже ближе к финалу, когда стало ясно, что он борется, стараясь изо всех сил сделать все необходимое, чтобы семья могла свести концы с концами. Он мог тратить деньги без счета, лишь бы она была довольна, занимая у знакомых, чтобы сотню, которая была у него в кармане сегодня, обратить завтра в тысячу. Но, разумеется, долги рано или поздно дают о себе знать, что и произошло с его телом из-за беспечного с ним обращения. Сокрушивший его паралич был неизбежностью.

Как мне упорядочить все события? Предлагаю попробовать таким вот образом.

Д-р Сиам не просто лечил пациентов. Он был также личным врачом моей матери. Однажды он появился на пороге ее дома и продал ей мечту: он будет ее оберегать, заботиться о ней, обеспечит ей безопасность. И мою мать воодушевило это чувство безопасности: для нее оно стало твердыней, на которую можно было опереться, и мягкой подушкой, на которой можно было спать. Д-р Сиам оказывал на нее патологическое воздействие, он убедил ее в том, что она нездорова, что опыт прошлой жизни ее травмировал и ей требуется особый уход. Вот так он ее лечил, и она, в свою очередь, стала воплощением его любовницы и его пациентки. Она привыкла жаловаться на некие симптомы: сегодня на головную боль, в другой день на боль в