– Eu sinto sua falta, eu realmente sinto a sua falta…[59] – проговорила я еле слышно.

Голос в трубке продолжал вещать, а его пальцы все глубже и глубже заныривали в бесконечный лабиринт моих рыжих кудрей. Прикосновения становились более настойчивыми, жадными, напористыми, но время от времени замирали, сменяясь не присущей моему другу нежностью.

Если бы в тот момент у меня была возможность загадать любое желание, я бы попросила о том, чтобы телефонный разговор никогда не заканчивался. Чтобы его пальцы навсегда остались в моих волосах и не нашли дороги домой. Чтобы сильное плечо заслоняло меня от всего мира в минуты, когда мне это так необходимо. Но что-то мне подсказывало, что так не будет.

В конце концов разговор завершился.

– Мадемуазель, – заговорил Дженнаро, легонько меня отстраняя, – меня еще никто не обнимал с такой отчаянной нежностью. Держите себя в руках, иначе мне может понравиться. И… должен отметить, вы заметно продвинулись в португальском языке. Наше расставание пошло вам на пользу. Bon soir[60].

За французским «bon soir» последовало португальское приветствие: поцелуй в правую щеку. Пауза. Поцелуй в левую щеку. Пауза… К моему плохо скрытому удивлению, его губы на этом не остановились и бережно коснулись моего лба.

– Что вы так заулыбались?

– Ничего, – ответила я. – Bon soir, синьор Инганнаморте.

«Знаете, я вас немножко ненавижу. Совсем чуть-чуть. Буквально капельку. Просто хочется взять этот металлический сейф на колесах и легонько вас стукнуть, чтобы не сводили меня с ума».

Эта приятная мысль подарила мне энную долю разрядки.

– Вы хорошо долетели?

– Очень. Кстати, экономом я тоже летать умею. Не обязательно было покупать билеты бизнесом.

– В первую очередь я делал это для себя. Но если вы предпочитаете экономкласс, мы сможем поменяться с другими пассажирами по пути в Париж.

– Давайте не будем так горячиться, – запротестовала я.

– Именно это я и хотел услышать. – Его смех еще больше раззадорил мое сердце. – Прошу за мной, мадемуазель.

Я взяла его под руку, и мы медленно двинулись по направлению к Gate D11. Не замечая ярких ламп Duty Free и многочисленных указателей, я вслушивалась в слова песни, которую напевал мой приятель:

– Мадемуазель, вам не нравятся эти рыжие очки? Как раз под ваши волосы, – прервал он песню, которая успела вернуть меня на остров без имени.

– Я не хочу очки.

– А чего вы хотите?

– В Duty Free или вообще?

– Давайте начнем с Duty Free.

– Честно?

– Ну, вам виднее. Можете соврать.

– Я совру, если скажу, что хочу эти очки. А вот правда заключается в том, что я очень, очень, очень хочу вас обнять. Еще раз. Знаю, что глупо…

Он громко рассмеялся и обнял меня первым.

– Я же предупреждал, что мне может понравиться. Что же мне делать с таким сентиментальным гидом? Вы точно сможете провести экскурсию? Если мне не понравится Париж, я больше не буду показывать вам Мадейру.

– Я постараюсь не ударить в грязь лицом. Обещаю. Знаете…

– Не уверен, что хочу знать, – перебил он меня, сотрясаясь от смеха.

– Это самое лучшее приобретение в Duty Free за всю мою жизнь.

– Я польщен, мадемуазель.

– Просто я иногда говорю то, что думаю. Это отталкивает, но… Я так устала от всевозможных игр, каких-то условностей…

– Кто вам вбил в голову такую чушь? Весь мир лжет, и нет предела совершенству. Говорить правду – великое искусство. Самая тонкая игра.

– Но вы же мне не подыграете?

– Я бы хотел, но, к сожалению, не могу. Тем интереснее нам будет.

– Согласна.

– Так мы летим или…?

– Еще как летим.

Два часа двадцать минут. Ровно столько отделяло Лиссабон от Парижа в режиме «flight mode»[62]. Восемь тысяч четыреста секунд. Я впитала в себя все и каждую в отдельности. Ровно столько отделяло меня от точки невозврата.

* * *

На одну из посадочных СHG мы приземлились ближе к ночи. Удивительно, но это был тот самый день августа, когда дождь решил окропить Париж своими слезами. Стекла «мерседеса» запотевали, город напоминал о прошлом ускользающими бликами и подсвеченными бульварами, а мы думали о своем, удобно расположившись на заднем сиденье авто. Конечно, никто не стоял в очереди на такси. Все было продумано и спланировано до мелочей, в стиле моего женевского друга.

– Хотите, я сыграю с вами в правду? – сказал он мне на выходе из терминала.

– Конечно.

– Все эти таблички на груди встречающих ассоциируются у меня с розыском Интерпола.

– У меня почему-то тоже.

– Вас это не смущает?

– Вообще нет.

– Мой замечательный ребенок…

Я даже не спрашивала, куда мы едем в сильно запотевшем «мерсе». Дженнаро водил пальцем по мутному стеклу, но я не видела, что именно он там вырисовывает:

– Вам знакома эта игра? – поинтересовался он, демонстрируя свой шедевр.

– Crisscross?[63] – рассмеялась я, глядя на решетку для крестиков-ноликов.

– Именно. Ваш ход, мадемуазель.

Борьба шла ни на жизнь, а на смерть. Детская забава увлекла нас настолько, что вскоре мы добрались до переднего пассажирского стекла, потому что пространство для боя быстро заканчивалось. Искоса наблюдая за нашим беспощадным сражением, пожилой водитель-француз по-доброму улыбался. Бесчисленное количество раз мы сыграли вничью, но на подъезде к отелю «De Sers» Дженнаро все-таки победил. Изначально остановив выбор на крестике, я практически его запатентовала. В финальной баталии право первого хода принадлежало моему противнику, и он небрежно нарисовал крест в центре решетки. Пока я пыталась перестроиться на ноль, mon ami коснулся губами моих волос и шепнул по-французски: