Иван заплакал. Лицо исказилось, уродливо сморщилось, он всхлипывал, шмыгал носом, утирался ладонью.

— Мишка узнал! А может, она сама ему призналась, понимаешь? Бросила в морду! Елена сказала, они ссорились, вот она ему и влепила. И он ее убил… Господи! — простонал Иван. — Как же я теперь жить-то буду? Такое раз в жизни… подушка еще пахнет ее духами…

— А почему он ждал два дня?

— Надеялся, хотел помириться. Не знаю… Какая разница? Это я виноват! Я! Если бы не я, она была бы жива. Я готов убить себя, понимаешь?

Федор открывает бутылку минералки, протягивает Ивану. Тот, захлебываясь, жадно пьет; обливается, утирается рукой.

Сверкающий бирюзовый камешек лежит на тумбочке…

— Иван, я хотел посмотреть фотографии, сделанные до моего приезда, — подождав, пока Иван напьется, сказал Федор.

Иван поднялся, достал из шкафа фотокамеру, протянул Федору:

— Смотри по датам, тут все.

— Спасибо. Иди, прими душ. Дядя Паша пригласил нас на ужин.

— Ночью? Не хочу.

— Не забудь почистить зубы.

— Пошел ты!

— У тебя двадцать минут. А я пока посмотрю.

Иван надел халат и, недовольно бурча, вышел.

Федор рассматривал картинки из камеры, черкал что-то на листке, вырванном из блокнота. Он словно видел их впервые, гостей Гнезда. Беззаботные, веселые, смеющиеся… Он вспомнил их озлобленные перекошенные лица, обвинения, которые они бросали друг другу, ненависть, бьющую через край. Иван… ужаленный любовью, раскатавший губы… Федор вдруг почувствовал что-то вроде ностальгии и сожаления оттого, что в его жизни давно не было такого… фейерверка! И еще… он удивился — зависть к Ивану! Немудрено — Иван натура творческая, страстная и увлекающаяся, а он, Федор… «Холодный аналитический ум» — вспомнилась фраза из какого-то романа, где речь шла о разведчике. Холоден, уравновешен, самоуверен, не способен воспламениться… одним словом, невзрывоопасен, потому как… отгорел и прогорел. Федор вздохнул невольно. Отгорел или отсырел. Или забурел. Или еще что-нибудь в том же духе. Он вспомнил Елену, пригласившую его на «Каберне», и подумал: а почему бы и нет… Она сказала что-то о Мише и Зое… она много чего говорила! Например, что Миша и Зоя не столько супружеский союз, сколько бизнес-проект, и у них все… чики-пуки. Было. А скандал — дело житейское. Прыжки на стороне — тоже дело житейское. Зоя — капризная, переменчивая, привыкшая делать что хочет, ни с кем не считаясь; Иван для нее был очередным капризом… скорее всего. «Чучело», вспомнил он. Хотя, чудеса еще случаются… может, любовь. И ревность как следствие. Ибо сказано: «Сильна, как смерть, любовь, жестока, как ад, ревность…»

И, возможно, не так уж не прав Иван, который уверен, что «этот недоделанный гений» — убийца…

…Они сидели на кухне за длинным и грубым деревянным столом, ужинали. За окном была глухая ночь. Дядя Паша прислонил ружье к буфету, на расстоянии вытянутой руки… на всякий случай. Молчаливая невеселая Лиза поставила на стол литровую бутыль сизой жидкости — домашней водки собственноручного производства. Самогонки, иначе.

Иван молчал, наливался водкой и жадно ел. Проголодался, кроме того, стресс. Дядя Паша подробно и со вкусом рассказывал об охоте в здешних местах, как они с хозяином с ружьями наматывали километры пешком, приносили дичь… даже кабана один раз завалили… а теперь… Дядя Паша вздыхал и тянулся за бутылкой. Лиза меняла тарелки, подкладывала новые куски, подрезала хлеб. Иван говорил, что никогда не был на охоте, дядя Паша громко удивлялся и не мог взять в толк, как можно здоровому мужику да без охоты, говорил, что взял бы Ивана с собой обстрелять и поучить, если бы не смертоубийство…

Дожились, говорил дядя Паша, качая головой. Дожились! Уже и убивать друг дружку зачали! От скуки, городом травленные, недаром хозяин хотел… хочет сюда насовсем переселиться, любит он Гнездо. А как оно теперь будет… хрен его знает.

Дядя Паша перекрестился и налил по новой, и они выпили не чокаясь за упокой душ и землю пухом. Тут дядя Паша вспомнил, что они, бедолаги, еще в доме, и замолк на полуслове, махнув рукой.

Федор поднялся и сказал, что сейчас вернется, вышел из кухни. Ему показалось, что они даже не заметили. Он поднялся на второй этаж и остановился нерешительно. Из-под двери комнаты, где проживали Дим и его девушка Наташа-Барби, пробивался свет. Там не спали, и Федор постучался негромко.

Дверь приоткрылась — на Федора вопросительно, чуть улыбаясь, смотрела Наташа-Барби. Он поздоровался и сказал, что хотел бы поговорить… если она не против. Если они не спят, конечно.

— Я читаю, — сказала Наташа-Барби. — Не могу уснуть. Дима спит, сейчас разбужу. Садитесь, Федор. — Она махнула рукой на кресло.

— Наташа, не будите его, не нужно. Давайте поговорим без него сначала. А потом разбудите.

— Хорошо. О чем вы хотите поговорить?

— О том, что происходит. Вы человек здесь новый, вы ни с кем из гостей Гнезда раньше знакомы не были, так?

— Так. В Гнезде я в первый раз. Никого из них раньше не видела. Дим, правда, рассказывал.

— Как по-вашему, что здесь происходит? Есть у вас хоть какое-то объяснение…

Наташа-Барби задумалась. Федор рассматривал ее приятное лицо с очень правильными чертами, немного кукольными. Но в отличие от куклы она не выглядела ни наивной, ни глупой.

— Все, что можно сказать, страшно субъективно… вы же понимаете. Мне такой-то не нравится, значит, преступник он. А этот — славный парень, значит, не он. Они все привыкли друг к дружке и не замечают деталей… принимают как данность, что Миша и Зоя — жених и невеста. И не замечают, что Зоя — избалована и капризна, изменяла Мише…

— Изменяла? — делано удивился Федор. — Откуда вы знаете?

— Это было заметно, особенно в последний мирный вечер. Она отослала Ивана, а потом ушла сама. Иван был сам не свой, совершенно потерял голову. Ни он, ни она больше не вернулись в гостиную. Но эта измена сама по себе ничего не значит, ничего не изменилось, понимаете? В кругу этих людей случайные и легкие отношения в порядке вещей. Не думаю, что Миша стал бы делать из этого трагедию. А для Зои это было… так, вроде снотворного, чтобы крепче спалось. Возможно, еще любопытство.

— И что же это за круг? — заинтересовался Федор.

— Богема. Все время на публике, игра, жажда внимания, аплодисментов, страшный… даже не эгоизм, а эгоцентризм. Поэтому, если вы думаете, что мотив убийства ревность, то… не знаю. Не думаю. Но это моя субъективная точка зрения.

— То есть вы отрицаете ревность?

— Не отрицаю. Ревность — нормальное человеческое чувство. Я допускаю, что ревность может быть мотивом для убийства, но не в их кругу. Вернее, не в кругу Миши и Зои. Кроме того, они оба вполне равнодушны и холодны. Сиюминутный секс, потому что возникло желание, вспышка… не более.