— Спасибо, ребята, пойду. Если вспомните что-нибудь, я на месте.

Дим долго жал ему руку и просил заходить. Наташа-Барби смотрела доброжелательно и рассеянно; молчала. Парочка действительно была странноватая, но вполне безобидная, как ему показалось. И кажется, они нашли рецепт счастья: каждый дает что может, а потому не надо ничего требовать и ломать через колено.

— Хотите, приходите на кухню, мы там ужинаем, — вдруг сказал он. — Дядя Паша, Иван…

— А вмазать? — обрадовался Дим. — Люблю принять ночью! Весь день впереди. И утро.

— А как же!

— Бежим. Наташка, не отставай!

В коридоре Дим сказал, понизив голос:

— Не ищите смысла в Натахиных словесах, глупа как пробка. Нахваталась вершков из методичек и глаголит. Ее ценность в другом: нрав и красота. Ангелица.

— Я бы не сказал, что глупа, — заметил Федор. — По-моему, рассуждает вполне здраво.

— А смысл?

— Иногда важен намек, аллюзия.

— Ну, вам, философам, виднее. И какую же аллюзию вы извлекли из ее слов?

— Например, то, что убийство было спектаклем, а значит, двигало убийцей не рацио, а чувство. Любовь, ненависть, страх. Несмотря на богемность и эгоцентрику их круга.

— Ежу понятно. Он же не робот, убийца. Ревность еще — чем не мотив?

— Хороший мотив.

— Или кара. Как вам? Или страх!

Федор кивнул.

— Вы, говорят, были сыщиком? Что-нибудь уже нашли?

— Был. Пока ничего.

— А как это вам удалось сигануть из оперо́в в философы? Что общего?

— Думать люблю. — Федор усмехнулся, вспомнив Наташу-Барби. — Соображать.

— Ага… Мы тут как в закрытой коробке, одна радость, что убийца никуда не денется. Но, с другой стороны, это, как вы понимаете, чревато. Если это не Андрюха, конечно. Помню, в каком-то романе убийства совершал труп… в смысле, тот, кого считали трупом.

— «Десять негритят», — сказал Федор. — Как по-вашему, убийца один?

— Точно, «Десять негритят». Убийц двое, — не задумываясь, сказал Дим. — Не представляю себе общего мотива. Жертвы совершенно разные, никаких точек соприкосновения. Тут два разных мотива, значит, двое убийц.

— Детективами увлекаетесь?

— Увлекаюсь. Треп насчет мотива, если нет улик и предыстории подозреваемых, дурная трата времени. Я вам с ходу сочиню десяток.

— Например?

— Например, бурное прошлое. Жертвы работали девочками по вызову, а адвокатишко был сутенером. Иван сделал Зое предложение, она высмеяла, он оскорбился и… — Дим взмахнул рукой. — Марго видела, он и ее. Стелла… тихоня Стелла, верная подруга короля Артура, заметила шашни между супругом и одной из жертв, и амба! А что? В таких тихонях страсти-мордасти не приведи господь! Еще?

Федор поднял руки, сдаваясь. Подумал, действительно, странная парочка. Он представлял себе обоих совершенно иначе. Улыбчивая комфортная Наташа-Барби и пофигист Дим оказались ребятами с фантазией и творческим огоньком. И еще: было у него ощущение некой игры, где он с завязанными глазами, расставив руки, пытался поймать кого-то, а этот кто-то разворачивал его в разные стороны тычками-намеками, подставлял подножку, подталкивал к стене или шкафу, бегал вокруг на цыпочках и шептал неразборчиво. Было у него стойкое чувство, что ищет он не там и теряет время, а оттого нетерпение, жажда и тоска.

Их появление на кухне встретили радостными криками. Дядя Паша и Иван, подпитые, разгоряченные, спорили о будущем города и деревни. Иван был за город, дядя Паша, разумеется, за деревню, здоровый образ жизни и здоровую экологию.

— Хозяин понимает! — кричал разгоряченный дядя Паша. — Он бы тут навсегда оселился, только женки не хотят, им подавай магазины и рестораны. И ведьма Саломея понимает, недаром живет тут по полгода. У нас люди не болеют, живут до ста лет, опять же охота, грибы и ягоды, а у вас в городе какая такая радость?

Дим с ходу влетел в разговор, добавил пару грошей, и дискуссия понеслась с новыми силами. Наташа-Барби молчала, неопределенно улыбаясь.

Федор, незамеченный спорщиками, выскользнул из кухни…

Р. Минаев. Момент нуля

Он вернулся в их с Иваном комнату, включил настольную лампу и достал блокнот, собираясь по свежим следам записать все, что услышал. Подумал и резво зачеркал ручкой. У него была привычка выстраивать плоды раздумий под номерами, на расстоянии, чтобы потом добавить нарытое и то, чем осенило в результате раздумий. События в заметках располагались в хронологическом порядке, то есть сначала «последний мирный вечер», как выразилась Елена, когда все были на месте, никто не пропал и не был убит. Далее — роковой вечер, когда исчез журналист… Федор невольно почувствовал удовлетворение оттого, что «раскусил» Саломею Филипповну с ее загадками и нашел Андрея Сотника.

Насчет взаимоотношения между гостями… тут нужно отдать должное женской наблюдательности: опытная Елена «вычислила» интерес Марго к журналисту, а неопытная на первый взгляд Наташа-Барби — свидание Ивана и Зои.

Федор нарисовал крупную цифру «один» и поставил жирную точку. Через час примерно у него получился довольно длинный «оперативный вопросник». Выглядел он следующим образом:

1. Где письма с угрозами. О чем не сказал Рубан?

2. Иван и Зоя. Кто знал, кроме Наташи-Барби? Девица молодец, с ходу вычислила, кто с кем. Мыслитель. Дим знал с ее слов… скорее всего, хотя заявил, что заметил их взгляды и взаимный интерес. Знал ли Миша?

3. Ссора Зои и Миши. О чем? Догадался про Ивана? Или ревновал «безличностно», на всякий случай, в силу дурного характера? Или на другую тему? Время ссоры. До ужина, как показала Стелла, или после, в чем уверена Елена. Лиза сначала сказала после, теперь не уверена. Объяснимо… Стелла была нездорова, на самом деле ссора была позднее.

Удивительно, подумал Федор, насколько разнятся свидетельские показания в зависимости от личности свидетеля. Циничная и резкая Елена обратила внимание на униженные интонации Зои, которая ей не нравилась, из чего заключила, что та была влюблена в Мишу. Неуверенная в себе Стелла сказала, что Зоя грубо выругалась, что ее страшно поразило. Похоже, Зоя не чувствовала себя униженной, наоборот, лидировала.

4. Журналист отправился в поселок один. По дороге встретил неизвестного, что увидела Саломея Филипповна. Человек сел в машину, а потом выскочил и исчез. А машина не вписалась в поворот и упала вниз. Человек мог пойти или в сторону Саломеи, или в сторону Гнезда; она его не видела, значит, он пошел в Гнездо. Это был свой.