– Если вы думаете, что новый директор даст вам возможность хотя бы принюхаться к более высокой должности, – сказал я, – то вы глубоко заблуждаетесь, как, впрочем, и Боб Стрейндж. Харрингтон будет подыскивать себе кого-нибудь помоложе; кого-нибудь такого, кого он с легкостью вырвал бы из наших рядов и быстренько наставил на путь истинный с помощью различных курсов повышения квалификации и IT. Кого-нибудь вроде вашего нового сотрудника – как там его фамилия?

– Маркович, – подсказал Дивайн.

Эта тема для Дивайна весьма болезненна, поскольку он сам же и взял Марковича на работу. И теперь тот оказался в глазах начальства настолько хорошо рекомендован, что имеет наглость в школе вообще не появляться. Зато Дивайн получил полную возможность постоянно замещать его на уроках.

– А впрочем, доктор Дивайн, если вам кажется, что с помощью низкопоклонства вы сможете завоевать уютное местечко рядом с директорским троном, то флаг вам в руки. Вставайте в очередь вместе с другими желающими, – сказал я. – Но дело в том, что пред светлые очи начальства вы (как все и мы, впрочем) явитесь, волоча за собой слишком обширный багаж прошлого.

Я, конечно, несколько перегнул палку. Зря я говорил с ним более резко, чем допускают нормы обычной доброжелательности; но в душе моей все еще пылал гнев по поводу досок почета, снятых со стен, где теперь виднеются нелепые разноцветные прямоугольники, похожие на следы от погон, в спешке содранных с выгоревших мундиров теми, кто дезертировал с поля боя. Ну а когда я узнал, что школьные поля будут, возможно, проданы, чтобы оплатить покупку нового IT-оборудования, в моей душе вновь поднялась волна гнева и неповиновения.

Отвечать мне доктор Дивайн, конечно, не стал, однако нос его выглядел достаточно красноречиво. Он молча налил себе чаю – он пользуется исключительно школьными чашками и презирает те разномастые веселые кружки, которые почти все учителя притащили из дома, желая хоть этим подчеркнуть собственную индивидуальность: у Китти Тиг, например, на кружке изображены вьющиеся розы; у Робби Роача – герой мультика Гомер Симпсон; у капеллана – Падре Пио[74], а у Эрика Скунса – принцесса Диана. Нет, чай доктор Дивайн по-прежнему пьет в учительской, дабы не отрываться от коллектива, и держит на весу чашку с блюдцем, которое слишком мало, чтобы на нем уместилось хотя бы одно печеньице. Но сейчас руки у него явно дрожали, так что даже чашка слегка позванивала, – это свидетельствовало об охватившем его волнении.

– Слушайте, это же Джонни Харрингтон, – тихонько сказал я ему. – И не говорите мне, что вы все позабыли.

– Но с тех пор прошло двадцать четыре года, – возразил Дивайн, стараясь, впрочем, на меня не смотреть.

– За такой срок никто не способен так уж сильно перемениться. Посмотрите на себя. Посмотрите на меня.

– Ну, я-то ни в чем замешан не был, – сказал он.

– Bella gerant alii[75].

Как только мой «тевтонский» приятель начинает говорить о высоких моральных принципах, лучше всего воспользоваться какой-нибудь подходящей латинской фразой, чтобы подстегнуть его и заставить вновь ввязаться в драку.

Вот и на этот раз Дивайн тут же сердито на меня воззрился и рявкнул:

– Да прекратите вы ради бога, Стрейтли! Неужели вы думаете, что, если я не учил латынь в школе, я и до сих пор не понимаю этих ваших bon mots?[76] Оставьте ваши иллюзии – я давно выучил их наизусть! Это означает «Пусть войну выигрывают другие», не так ли? Ну что ж, и на здоровье. А я не намерен губить собственную карьеру ради человека, который, насколько всем нам известно, действительно… – Он не договорил, поспешно проглотив конец фразы. – Нет, я решительно не могу сидеть здесь весь день! У меня полно дел, и мне еще нужно просмотреть сообщения, пришедшие из Министерства здравоохранения… – Дивайн встал и с достоинством удалился, хотя, пожалуй, несколько более поспешно, чем всегда.

Я взял еще печенье и продолжал пить чай.

– Похоже, вы его чем-то здорово разозлили, – заметил Робби Роач, сидевший на другом конце комнаты. – Что было предметом спора на сей раз? Lebensraum?[77]

– Вопрос чести, – ответил я.

– Правда? Вот уж странно, – сказал Роач и вновь углубился в «Дейли Миррор».

Сумка ученика может сказать о нем не меньше, чем содержимое его школьного шкафчика. Юный Джонни Харрингтон ходил в школу с так называемым attaché case – этот термин, правда, вышел из моды, когда лэптопы пришли на смену папкам с документами.

Но и двадцать четыре года спустя доктор Харрингтон, МБИ, по-прежнему предпочитает дорогой атташе-кейс из гладкой черной кожи, со сложным комбинированным замком; в таком уж точно все документы останутся в целости и сохранности. И если юный Харрингтон в 1981 году среди своих ровесников выделялся весьма старомодным стилем – тогда мальчики ходили в школу либо с пижонскими спортивными сумками, либо в самыми простыми, матерчатыми, купленными в магазине школьных принадлежностей и очень быстро терявшими приличный вид, – то он и сейчас благодаря своему роскошному атташе-кейсу сразу неуловимым образом становится заметен в любой толпе.

Теперь, разумеется, ученики ходят в школу с сумками типа почтовых или с рюкзаками, которые украшают наклейками с изображением разнообразных рок-групп, героев комиксов или компьютерных игр. Все это, разумеется, противоречит школьным правилам. Впрочем, столь же постоянно нарушается и еще одно школьное правило – о том, что носки должны быть строго определенного цвета, – но я, например, даже не пытаюсь бороться ни с тем, ни с другим нарушением. Цвет носков или дурацкие картинки на рюкзаках моих мальчиков заботят меня куда меньше, чем их духовное развитие или состояние их нервной системы. Вот почему, когда юный Аллен-Джонс предстал передо мной через минуту после начала обеденного перерыва, я предпочел проигнорировать Чудесную Женщину, кокетливо подмигивавшую мне с его рюкзака, и сразу взял быка за рога.

– У вас что-то случилось, Аллен-Джонс? Вы обычно первый в очереди в буфет.

На лице его промелькнул призрак обычной радостной улыбки, и он тихо сказал:

– Мне просто хотелось переговорить с вами, сэр.

– По поводу латыни или английского?

– И того, и другого, сэр.

Я сунул руку в верхний ящик стола, вытащил пакет с лакричными леденцами и предложил: