– Леденец?

– Нет, спасибо.

– Ого! Теперь я, пожалуй, начинаю беспокоиться, – сказал я. – Никто никогда не отказывается от моих леденцов, если не считать доктора Дивайна, который, как известно, на все имеет свои воззрения.

– Ладно. – Он все-таки взял розовый леденец. – Назовем это превентивной мерой.

– Полагаю, это весьма мудрое решение, – сказал я.

Торопить его я не стал – пусть спокойно сгрызет свой леденец – и принялся стирать с доски нацарапанную за время моего отсутствия в классе чьей-то веселой юной рукой одну из самых старых фонетических шуток, приведенную в учебнике по латыни: Caesar adarat forte. Brutus adsum jam. Caesar sic in omnibus. Brutus sic intram[78]. Я всегда считал, что лучше всего самые старые и самые глупые шутки, но эта была старой еще до моего появления на свет. И все же она время от времени всплывает на поверхность; она подобна елочной игрушке времен нашего детства, которую каждый год на Рождество извлекают на свет божий, и мы каждый раз замечаем, что блеска в ней стало чуть меньше, однако та сладкая ностальгия, которую она пробуждает в душе, стала только сильнее. Меня, например, подобные шутки бодрят – возможно, они заставляют меня вспоминать о невинных годах детства.

– Итак, что вас тревожит? – спросил я.

– Дело в том, сэр, – сказал Аллен-Джонс, – что я – гей.

Вот уж этого я точно никак не ожидал. Как правило, мальчики не обсуждают со мной ни свои сексуальные предпочтения, ни так называемые вопросы интимного характера; они традиционно предпочитают делиться подобными откровениями с кем-нибудь из молодых ассистентов французской кафедры, которые, естественно, кажутся им куда более доступными, чем даже наш капеллан, доктор Бёрк.

– Гей? – переспросил я, что было довольно глупо с моей стороны.

И я вспомнил слова Гарри Кларка о том, что у меня часто на лице прямо-таки написано: где-угодно-только-не-здесь. Интересно, подумал я, у меня и сейчас такое выражение лица? И часто ли Гарри доводилось замечать на лицах своих друзей нечто подобное? Ведь многие воспринимают гомосексуализм как нечто заразное, и боязнь «подцепить инфекцию» затмевает всякое душевное тепло. Однако я что-то не замечал, чтобы отношения между моими «Brodie Boys» как-то изменились; по-моему, они оставались прежними, такими же веселыми и жизнерадостными, как и прежде, и я припомнил, как они на днях с хохотом обсуждали нависшую над нами угрозу вторжения девиц из «Малберри Хаус» и как Аллен-Джонс заявил, что «наш класс – это зона свободного садоводства». Ах, если б и я тогда сумел вот так посмеяться вместе с Гарри Кларком! Но я не только этого не сумел, но и некоторое время чувствовал себя не в своей тарелке, а потом мы с ним больше никогда об этом не заговаривали…

Аллен-Джонс только посмотрел на меня. Взгляд у него всегда очень прямой и, надо сказать, довольно взрослый для такого юного существа.

– Я просто подумал, – спокойно пояснил он, – что уж лучше я сам вам об этом скажу, сэр. На тот случай, если возникнут проблемы.

– Какие еще проблемы? – удивился я. – Что вы имеете в виду?

Он пожал плечами с видом человека, безмерно уставшего от жизни, что скорее подошло бы такому старику, как я.

– Ну, здешнее-то окружение вряд ли можно назвать сочувствующим, – сказал он. – И как бы я ни любил нашу старую дорогую школу, но здесь все же куда больше внимания уделяется регби и молитвам в часовне, чем музыкальным спектаклям.

Я только вздохнул.

– И все же, – сказал я, – вам, насколько я понимаю, это никак не мешает, например, выполнять домашние задания по латыни, не так ли? А значит, никаких особых проблем у нас с вами нет и быть не может. И я, скорее всего, сразу же постараюсь забыть о нашем разговоре – если, конечно, вы не нуждаетесь еще в каких-то советах с моей стороны.

Аллен-Джонс с изумлением посмотрел на меня – казалось, он ожидал отпора и не получил его.

– Правда? – вырвалось у него.

Я преспокойно сунул в рот леденец и спросил:

– А что, вы удивлены этим?

Он улыбнулся.

– Нет, сэр. Просто… другие люди не всегда… ну…

– Какие другие люди?

– Наш капеллан.

Теперь пришла моя очередь удивляться.

– Неужели вы ему рассказали?..

– Что вы, сэр, конечно же, нет!

В «Сент-Освальдз» нет ни специального юриста, ни психолога, и тех мальчиков, которым требуется совет по личным вопросам, всегда отправляют к школьному капеллану, где они и получают разнообразные духовные и моральные наставления. Вот только, насколько мне известно, мало кто из учеников действительно к нему ходит. Дело в том, что наш капеллан, доктор Бёрк, человек по-своему здравомыслящий и доброжелательный, является ярким представителем старой гвардии. Он работает в школе еще с 60-х годов, не женат и всю свою жизнь посвятил воспитанию подростков, а потому, разумеется, не раз сталкивался с такими разнообразными аспектами их недостойного поведения, как увлечение наркотиками, нюханье клея, анорексия, различные депрессии и умственные расстройства, а также, конечно, сексуальные отклонения всех сортов; однако сам он за всю свою жизнь ни к чему такому склонности не имел, и даже сейчас рассказы мальчиков о чем-то подобном вызывают у него одну и ту же реакцию: такого не может быть. Пожалуй, при одной лишь мысли о том, что один из наших учеников способен дружить – или хотя бы мимоходом познакомиться – с «Дороти», то есть человеком неправильной сексуальной ориентации, доктор Бёрк скорее всего лишился бы дара речи.

Поэтому его ответы на разнообразные мальчишеские вопросы звучали по большей части одинаково: «Прежде всего, ты должен собраться, взять себя в руки, и…»; далее, разумеется, следовали подробные рекомендации побольше заниматься спортом на свежем воздухе (сам доктор Бёрк в юности играл в регби и по-прежнему неплохо в нем разбирается). Впрочем, в последнее время и сами ученики стараются ограждать нашего капеллана от грубой правды жизни и обращаются со своими проблемами, например, к молодым ассистентам-французам из Лаборатории современных языков, поскольку те вполне способны не только что-то посоветовать на чисто лингвистическом уровне, но и проявить поистине галльское сочувствие.

– Это началось в прошлом триместре, – сказал Аллен-Джонс. – Капеллан преподает у нас историю религии и требует, чтобы выполненные домашние задания непременно приносили к нему в класс и сдавали лично ему.

Ну, это обычная практика: те преподаватели, что задают задания на дом, предпочитают проверить их уже к следующему уроку. Понемногу история Аллена-Джонса начинала вырисовываться; я догадался, что именно его беспокоит: по всей вероятности, ему не дает жить один здоровенный парень из пятого, предпоследнего, класса по имени Руперт Гундерсон.