Ошеломленная таким коварством, я потянулась было к телефону, чтобы позвонить Марише и пожаловаться, в какую глупую ситуацию я угодила. Но вдруг очень ясно представила себе, как Мариша опять начнет петь о том, какая мы с Димычем симпатичная пара. Тоже мне, нашла пару. Да если бы я вызывала у Димыча хоть какую-то симпатию, разве так бы он себя вел? Мои представления о романтических ухаживаниях решительно расходились с поведением опера Захарова. Нет, романтикой тут и не пахнет. Ему явно от меня что-то другое нужно.

И тут меня осенило. Да он же просто использует меня как агента! С моей помощью выходит на нужных свидетелей. Или поручает мне самой что-то узнать. А я и рада стараться. Я ведь до сих пор считала, что помогая раскрывать убийство Вовки Коненко, я на самом деле ищу похитителя Ларки. Это ведь только сегодня стало окончательно ясно, что моя непутевая подруга пропала сама по себе.

А Димыч хорош! Небось, наблюдал, как я иду по следу, и посмеивался. Посмотрим, как он обойдется теперь без моей помощи. Я теперь палец о палец не ударю, чтобы ему помочь. Буду искать Лариску, а про Коненко даже и думать забуду.

На долю секунды в голове возникла мысль, что без расследования этого убийства мне, пожалуй, будет скучновато. Все-таки, увлеклась я им не на шутку. Но я прогнала эту подлую мыслишку. Хватит! Поездила на мне родная милиция – пусть теперь отдуваются сами, без добровольных помощников.

Я даже хотела вытащить из тарелки с пельменями масло – нечего баловать нерадивых ментов – но, на Димкино счастье, оно успело растаять полностью. Ладно, пусть Димыч порадуется напоследок.

Захаров возник на кухне в совершенно неожиданном виде. Разгуливать по дому без штанов он так и не решился, поэтому обернулся вокруг пояса моим многострадальным пледом.

– Тебе надо стиральную машину купить, – заявил он, придвигая поближе миску с салатом. – А то живешь, как в прошлом веке.

Советчик какой нашелся. А то я без него не знаю, чего мне в хозяйстве не хватает.

Проглотив незаслуженное замечание, я приступила к главному:

– Ты про телефон узнал?

– Угу, – мотнул Димыч утвердительно головой.

Ответить подробно он не мог, потому что старательно закидывал в себя пельмени. Но я так легко сдаваться не собиралась.

– Что узнал? Чей это телефон?

– Да Барсукова, конечно. Чей же еще?

Так он это спокойно говорит, как будто и не удивлен совсем. Хотя, чему здесь удивляться? Ведь мы и так были почти уверены, что убийца – Барсуков. А этот телефон только подтвердил наши догадки.

Забыв о том, что решила больше не участвовать в расследовании этого убийства, я выложила Димычу все, что узнала сегодня вечером от Ирочки. Димыч, увлеченный ужином, слушал меня, не перебивая. Перебивать с полным ртом ему было неудобно. К тому времени, как я закончила свой рассказ, он расправился с салатом и сказал, вымазывая миску хлебушком:

– Ты завтра все-таки сходи в «Люкс». Поговори с этой Люсей. Ну, которая первая узнала. Спроси, откуда ей это стало известно. А я с утра снова к следователю зайду. Может, и получится Барсукова прижать.

Ну вот, пожалуйста! Опять он поручения раздает без зазрения совести. А мне ведь еще Ларку искать.

– Что ты про художника узнал? – приступила я к расспросам, пока Димыч снова не набил чем-нибудь рот.

– Ты дай мне поесть спокойно! – возмутился он, гоняя по тарелке последние четыре пельменя. – Я ужинаю, между прочим.

– Ты что, ужинать сюда пришел?

– Ну, если честно, да, – Димыч вдруг заметно смутился. – Понимаешь, зарплата у меня только в пятницу, а есть хочется уже сегодня. Дай, думаю, зайду к знакомой девушке. Вдруг накормит – не даст пропасть с голоду простому менту.

Морда у него была в этот момент очень жалостливая. Мне даже стало неловко, что я на него злилась. Еще подумает, что мне пельменей жалко.

Словно прочитав мои мысли, Захаров продолжал с самым смиренным видом:

– Тебе ведь не жалко еды? А если я с голоду до пятницы не помру, то мы с тобой куда-нибудь поужинать сходим, как белые люди. Пива выпьем, под караоке попоем.

Услышав про караоке, я догадалась взглянуть ему в лицо повнимательней. Хитрая бестия Захаров смотрел на меня лукавым взглядом.

Я не выдержала и расхохоталась. Ладно уж, признаюсь себе – общение с Димычем здорово скрашивает серый и дождливый вечер. Не буду я, пожалуй, на него злиться.

Я вспомнила мороженое, которое купил мне утром безденежный мент, и он стал мне совсем симпатичен.

– Димка, а зачем же ты меня мороженым утром угощал, если у тебя сейчас с деньгами туго?

– Ерунда! – великодушно отмахнулся он. – Эти пятнадцать рублей меня бы до пятницы все равно не спасли. А так у меня даже получилось быть галантным.

– Ну а с художником-то что? – спросила я, отсмеявшись.

– Для нас ничего хорошего. Художник здесь явно ни при чем. Похитить вашу подружку он никак не мог.

Из того, что рассказал Димыч, получалось, что Леонардо, действительно, был ни при чем.

На самом деле, он был никакой не Леонардо, а Ивановский Леонид Викторович. «Хорошо хоть не Иванов, – подумала я, – а то было бы совсем скучно». О профессии своей он Ларке не наврал, правда, опустил некоторые детали. Чтобы не спугнуть излишне романтичных девиц.

После окончания художественного института, Лёня Ивановский оказался перед жестким выбором: либо быть художником и переносить на холсты возникающие в голове абстрактные образы, либо пытаться заработать на хлеб с маслом. Потому что совместить два этих занятия, как оказалось, невозможно. Искусство в чистом виде прокормить не обещало.

Те Лёнины одногруппники, что догадались об этом еще во время учебы, между делом освоили компьютер и худо-бедно пристроились дизайнерами в рекламные агентства. Но будущему Леонардо даже мысль об этом казалась кощунственной. В дизайнеры он не хотел принципиально. Во-первых, считал себя достойным всемирной славы исключительно на живописном поприще, а во-вторых, терпеть не мог трудовую дисциплину и необходимость присутствовать на рабочем месте с девяти до пяти.

Пару месяцев он честно пытался отрешиться от реальности и заниматься исключительно творческой самореализацией. Но полностью отрешиться так и не получилось – хотелось есть, теплую одежду на зиму и холсты и краски для будущих шедевров.

К осени Леонид устроился в мастерскую к такому же, уставшему ждать мировой славы, художнику. Трудилось там человек шесть бывших выпускников художественного института. Зимой они вырезали ледяные скульптуры – благо спрос на них был ежегодный, а летом делали вывески для магазинов и расписывали «под старину» стены в ресторанах с претензиями.

В мастерской этой Леонид Ивановский трудился уже несколько лет, был на хорошем счету и каждый год весной или летом ездил на пару недель в Питер.