Когда я подошел ближе, часовой снова приказал:

– Подойдите и следуйте за мной.

Я, ничего не говоря, последовал за ним в полицейский участок, прошел по коридору в комнату, где за столом сидел какой-то офицер.

– Присаживайтесь, – пригласил он.

Я сел на стул по другую сторону стола и стал ждать решения своей судьбы. Офицер за столом внимательно посмотрел на меня и жестким тоном спросил:

– Вы говорите по-польски?

Я ответил почти заносчиво:

– Разумеется. Поскольку я являюсь польским гражданином, я конечно же должен в числе прочего и уметь говорить по-польски.

– Могу я взглянуть на ваши документы?

Я полез в карман, беспокоясь, чтобы не была видна надетая на меня немецкая форма, и передал ему документы, которые мне выдали перед освобождением из лагеря.

Человек за столом довольно долго рассматривал документы. Через несколько минут стало видно, что он чем-то недоволен. Поднявшись из-за стола, он бросил мне:

– Ждите здесь.

Офицер вышел в коридор и заговорил с часовым, который привел меня и теперь ожидал за дверью в кабинет. Эти двое говорили приглушенными голосами. Я не мог разобрать, о чем они говорят, но похоже, они намерены были снова бросить меня в тюрьму. Я решил, что настал момент попытаться вызвать в них сочувствие к моему положению.

– Простите, господа, – сказал я громко, чтобы привлечь их внимание. – Я являюсь польским офицером. Я возвращаюсь из России, где два года провел в лагере для заключенных. Меня освободил НКВД, то есть русские официально отпустили меня. Я устал. Я грязен. Я месяцами не видел нормальной еды. Я годы не видел свою семью, которая, наверное, считает, что меня нет в живых. Я просто хочу отправиться домой. Пожалуйста, помогите мне.

Офицер из-за стола снова поднял на меня взгляд и проговорил:

– Сию минуту, солдат.

Мне сразу же вернули документы об освобождении. Потом он вызвал первого попавшегося на глаза польского капрала.

– Проводите этого человека до автобуса, – отдал он команду. – И не задавайте ему никаких вопросов. Мы хотим, чтобы он как можно скорее вернулся к своей семье.

– Огромное вам спасибо, – самым растроганным тоном поблагодарил я обоих.

Мы с капралом вышли из здания и прошли немного по улице. Несколько минут мы провели в молчаливом ожидании, пока не подошел автобус. Когда водитель открыл дверь, капрал сказал кондуктору, что с меня не нужно брать плату за проезд. Тот в ответ кивнул в знак согласия. Я поблагодарил обоих мужчин и поднялся в автобус. Во мне еще горел луч надежды на счастливое возвращение домой.

Сев на скамейку в автобусе, я начал волноваться по поводу моей немецкой формы. Это беспокоило меня все больше и больше. Я размышлял, удастся ли мне поменять мундир на гражданскую одежду. Потом я вспомнил о двоюродной сестре, которая жила в окрестностях города Кёнигсхютте[61]. Проехав на автобусе еще пять остановок, я сошел и направился через поля в сторону Кёнигсхютте. К этому моменту уже совсем стемнело. Этот день для меня был долгим. Я улегся на пшеничном поле, чтобы поспать и переждать ночь.

На следующее утро я пошел через поля дальше и шел так, пока не добрался до Кёнигсхютте. Я крался по улицам молча и осторожно, опасаясь с кем-нибудь заговорить. Когда же наконец я добрался до дома моей кузины, то постарался оглядеть дом со всех сторон, чтобы никто не мог видеть, как я вошел. Постучав в дверь, я стал с нетерпением ждать. Мне повезло, и дверь открыла она сама. Сначала кузина не узнала меня. И в этом не было ничего удивительного. За последние год или два я сильно потерял в весе. Я был небрит и очень грязен. Я сказал двоюродной сестре, что надеюсь на ее немедленную помощь, так как нахожусь в беде и нуждаюсь в одежде. На ее лице появилась теплая улыбка. Взяв меня за руку, она повела меня в дом, а потом быстро захлопнула за нами дверь. Она сказала, что в первую очередь мне нужно отдохнуть, помыться и побриться, а уж потом, завтра, я смогу продолжить путь. Она достанет для меня все необходимое. Я с удовольствием повиновался. И вскоре снова почувствовал себя человеком. Я был чрезвычайно благодарен своей родственнице за ее гостеприимство.

Ранним утром следующего дня я снова был в дороге, и мои приключения продолжились. Из Кёнигсхютте я выехал на автобусе, оплатив проезд несколькими монетами из полученных от родственницы. Мой путь лежал через Гинденбург в Глейвиц[62]. Мне приходилось избегать центра города, так как я подозревал, что там меня обязательно остановят и подвергнут допросу. Как только я вышел из автобуса, там тут же прямо передо мной возник полицейский. Мне пришлось опять положиться на то, что Бог не оставит меня. Все походило на то, что, не успев приехать сюда, я сразу угодил в ловушку, но полицейский не обратил на меня внимания, и автобус благополучно погрохотал прочь. Наклонив голову, я быстро пробирался по боковым улочкам через родной город. По дороге я обратил внимание на множество вещей, таких, как незнакомые русские и польские лица, здания, пострадавшие от огня немецкой артиллерии. Мне и прежде довелось видеть много следов войны, от неприятных до откровенно страшных, но оттого, что теперь пришлось наблюдать слады разрушений и оккупацию в родных для меня местах, мне было особенно не по себе.

Я прошел чуть дальше, и вот он уже – мой родной дом. Но даже эти знакомые места не миновали военные отметины. Прямо на стене красовалась надпись, которая читалась как «Здесь нечего грабить». Я потрогал входную дверь, но она оказалась закрытой. Я лишь бросил быстрый взгляд через окно в комнату за ним, чтобы никто не подумал, будто я пытаюсь проникнуть внутрь. Мне показалось, что дома никого нет. Мной вдруг овладело чувство тревоги. Я отошел от дома и отправился в центр города, где жили мои родственники. Вскоре я увидел перед их домом свою невестку. Я попытался пониже наклонить голову, чтобы она не заметила меня, но было уже поздно – она смотрела в моем направлении. Невестка побежала ко мне, не переставая выкрикивать: «Этого не может быть!» Она знала, что в 1943 году я пропал без вести, и считала меня погибшим. Прежде чем она бросилась ко мне в объятия, я поднес ко рту палец, чтобы она остановилась.

– Не нужно, чтобы нас видели. Ты понимаешь?

– Конечно! – ответила невестка, но было видно, как она взволнована. – Хорошо, Оскар. – Родственница не удержалась от того, чтобы очень быстро, но крепко меня обнять. Она отступила на шаг назад, но продолжала держать меня за руку. – Не могу поверить в это!

Я медленно и отчетливо спросил:

– Где моя семья? С ними все в порядке?

– С ними все хорошо. Сейчас они дома. Пойдем.

Взяв меня за руку, она повела меня к дороге, по которой я только что вернулся, обратно к моему дому. Парадная дверь была заколочена, чтобы через нее в дом не могли проникнуть мародеры, поэтому мы обошли дом и направились к задней двери. Потом она осторожно постучала. К нам тут же подскочил молодой парень со словами: