– Я сейчас открою дверь, тетушка, у меня есть ключи.

Через окно я заглянул в дом и увидел лицо сына, который направился к двери, чтобы открыть ее. Тогда я окончательно почувствовал, что и вправду нахожусь дома.

Сын не узнал меня через окно. Я подумал, что это оттого, что на мне была польская военная форма, которую дала мне кузина. За сыном следовала моя жена. Ничего не подозревая, она открыла дверь и посмотрела на меня. Мгновенно выражение ее лица изменилось, и на нем появилось выражение изумления. От лица отхлынула кровь, и жена стала оседать на пол. Я быстро обнял ее и прижал к себе.

– Все хорошо, – сказал я. – Все будет хорошо. Ведь я теперь здесь.

Невестка просто лучилась радостью. Сын стоял неподвижно, ожидая своей очереди приветствовать меня.

– Стой спокойно, – продолжал я. – Давайте войдем. Не хочу, чтобы люди видели меня.

В этот момент мой сын Эрих тоже обнял меня. Я крепко прижал его к себе.

Мы уже ступили в дом, когда моя жена вернулась к жизни и потянула меня назад.

– Оскар, подожди, нам нельзя туда.

– Но почему?

Немного поколебавшись, она тихо ответила:

– Там русский офицер.

Чувство радости во мне тут же сменилось злостью.

– Что значит – там русский офицер? Что русский офицер делает в моем доме?

Отстранив жену, я решительно ступил через дверь в жилую комнату. Какое-то время трое моих спутников оставались на месте. Потом пошли за мной.

Первой, кого я увидел, была женщина. Ее лицо показалось мне знакомым, но я не мог вспомнить ее имя. Но я был уверен, что она была немкой. Потом я увидел русского офицера. Сначала он не выказал никакого интереса ко мне, продолжая разговор с немкой. Я молча стоял в дверях. Наконец офицер обратил на меня внимание. Я понимал, что мне нужно сохранять обманчивое спокойствие перед лицом этого ивана. Игра еще не закончилась. Офицер встал, представился сам и представил женщину, с которой пришел. Я не запомнил их имена и забыл о них самих сразу же, как только смолкли их голоса. Я поздоровался, но не стал называть своего имени. Должно быть, русский почувствовал мое нежелание говорить с захватчиком, потому что он сразу же заявил, что ему и женщине нужно идти. Я был рад, когда они ушли. Наконец-то я остался наедине со своей семьей. Жена объяснила, что немецкая женщина была ее соседкой. Вместе с русским военным они заходили ненадолго для проверки.

Несмотря на то что эти двое ушли, в доме еще оставалось несколько людей. Например, там была теща и некоторые другие родственники. Они объяснили, что поляки после того, как пришли на эти земли, многих выгнали из своих домов[63]. Такими жертвами стали и мои родственники. И все же я был рад, что мы собрались вместе. Испытав чувство облегчения от того, что наконец нахожусь дома со своей семьей, я смог как следует поздороваться с женой, сыном и всеми остальными. Нам так много нужно было сказать друг другу. И мы проговорили до самой ночи. Мы так наслаждались обществом друг друга! Я рассказал им о своих злоключениях, а они поведали мне о том, что довелось испытать им.

Я ясно понимал, что, несмотря на то что война кончилась, впереди нас ожидало множество испытаний.

Наконец-то всех одолел сон. Мне было так радостно и комфортно лежать в собственной кровати со своей женой, несмотря на то что и здесь нас не оставляли звуки войны. Ночью я несколько раз слышал крики о помощи женщин, которых насиловали поселившиеся по соседству поляки. Мне так хотелось, чтобы эти мои пытки наконец закончились, чтобы эти крики прекратились, но я ничего не мог сделать. На улицах было небезопасно, по крайней мере, для живущих здесь немцев. Для меня война не закончилась, она просто вступила в новую фазу.

Я еще не зарегистрировался в полиции, поскольку не был уверен, что мне следует здесь оставаться. По соседству жил один из моих дядьев, и я думал, что, может быть, он сможет объяснить мне, что происходит, и посоветует, как мне быть дальше. Утром я отправился в его дом. Открыв мне дверь, моя тетка была изумлена, потому что не ожидала увидеть меня. Она быстро повела меня внутрь. Дяди дома не было. Новости были плохими. Тетка сказала мне, что любой, признавшийся в том, что он бывший солдат, но не имевший документов, сразу же будет отправлен в тюрьму. Кроме того, она дала мне понять, что мой дядя ничем не смог бы мне помочь, даже если бы у меня были на руках документы из русского лагеря и от польских властей в Забже.

Когда она сказала мне все это, я на минуту замер, чтобы поразмыслить, как я должен теперь поступить. Мне было понятно, что не следует снова идти в полицию. Много лет назад я помог моему дяде в решении одной проблемы. И я думал, что он пожелает отблагодарить меня за это. Тот факт, что он ничего не сможет сделать, означал, что я оказался в очень плохом положении. Подняв взгляд на тетку, я сказал, что всегда смогу обратиться за помощью к Богу.

Моя тетка явно испытывала неловкость от моего присутствия в ее доме, поэтому я решил как можно скорее уйти. Я быстро шел по улицам обратно к себе домой. Я объяснил семье, что мы не сможем здесь оставаться. Я чувствовал, что лучшим местом для нас будет дом моих родителей. Я собрал пожитки, которые сын хранил под досками пола. Вместе мы собрали столько, сколько могли унести, и пошли к железнодорожной станции. Когда мы выходили из дому, я в последний раз оглянулся назад, думая о том, увижу ли я свой дом снова. Мне было грустно оставлять его. Мне пришлось испытать столько лишений, для того чтобы просто выжить, чтобы вернуться сюда. И вот всего через один день мне уже приходилось оставлять его.

Мы сели на поезд, который направлялся на запад через Одер в сторону чехословацкой границы в Глац. В поезде со всеми поляками, которые обращались ко мне, я говорил по-русски. А своей семье я сказал вообще не говорить ни слова. В поезде ехали два русских офицера. Я хотел, чтобы поляки, решив, что и я был одним из тех русских, оставили меня в покое. Это сработало. От Глаца было совсем недалеко до Бад-Кудовы. Мы добрались до дома моих родителей поздно вечером. Они жили на просторной вилле на опушке леса, совсем рядом с чешской границей, которая проходила по холму над городом. Открыв дверь, оба испытали шок, увидев нас, так как знали, что я пропал без вести. В доме мы снова рассказали друг другу наши истории. Я с грустью узнал, что и в Бад-Кудове дела обстоят так же, как в Глейвице. Это значило, что и здесь я не мог зарегистрироваться в полицейском участке. Нам всем следовало держаться подальше от посторонних взглядов и от властей, пока не минует опасность. И мы не знали, как долго это будет продолжаться.

Безопасность стала для нас большой проблемой, однако вскоре вдобавок к ней появилась еще одна. После войны продукты стали большим дефицитом, и у нас было мало средств, чтобы добыть их. Я не мог открыто пойти в город и что-нибудь там покупать. Кроме того, для меня было почти невозможно получить работу, чтобы содержать нашу большую, разросшуюся семью. Теперь в ней стало много ртов, которые было необходимо кормить. Мне нужно было начинать поиски еды. Каждое утро я вставал очень рано и отправлялся в лес за грибами. По ночам я шел в поля, откуда приносил украденные там картошку, капусту и капусту кольраби. Я не испытывал стыда: я делал то, что должен был делать, чтобы выжить. Мне нужно было приносить в дом достаточно еды, чтобы прокормить семерых человек.