он намеревался доказать, что основные линии принятия решений проходили в стороне от возглавляемого Эйхманом подразделения. Хаузнер, со своей стороны, не возражал относительно того, что вина лежит не на одном только Эйхмане, но при этом старался не допустить, чтобы имя Эйхмана вообще исчезло из поля зрения суда. В течение двух недель он подвергал подсудимого перекрестному допросу и в результате преуспел в разрушении образа Эйхмана как “жертвы приказов свыше”.

14 августа 1961 г., после 114 судебных заседаний, основные слушания по делу Эйхмана подошли к концу. Суд объявил перерыв на четыре месяца и вновь собрался 11 декабря для вынесения приговора. Эйхман был признан виновным по всем 15 пунктам обвинительного заключения. В числе прочего, он был обвинен в “преступлениях против еврейского народа”, поскольку он “способствовал убийству миллионов евреев”; “способствовал тому, чтобы миллионы евреев оказались в условиях, которые стали причиной их смерти”; “способствовал нанесению тяжелых и опасных телесных и психических травм”; “отдавал распоряжения относительно запрета на рождаемость и искусственного прерывания беременности еврейских женщин” (в Терезиенштадте). 15 декабря Эйхман был приговорен судом к смертной казни.

Широкая общественность с постоянным и неослабным вниманием следила за ходом процесса. На протяжении более чем года не только израильские газеты, но и немало средств массовой информации во всем мире практически ежедневно помещали сообщения из зала суда; несколько судебных заседаний транслировалось в прямом эфире. Само судебное разбирательство и материалы процесса оказали значительное воздействие на израильтян всех поколений. Так, например, накануне Шестидневной войны все израильтяне в самой полной мере отдавали себе отчет о происходившем в дни Катастрофы. Социологические исследования, проведенные впоследствии как правительственными, так и научными организациями, подтвердили, насколько сильное влияние имел процесс Эйхмана на умонастроения израильской молодежи. Говоря о том, какие уроки они извлекли из трагедии еврейского народа, опрошенные студенты подчеркивали, что евреи, живущие в меньшинстве среди других народов, находятся в состоянии опасности и что существует необходимость для евреев со всех концов света собраться вместе, на своей исторической родине. Когда Бен-Гурион планировал проведение судебного процесса, в его намерения входило вызвать именно такую реакцию — и этого он не скрывал. В своей речи, произнесенной в тринадцатую годовщину провозглашения независимости Израиля, когда был объявлен перерыв в судебном заседании, премьер-министр сказал:

“Здесь, впервые в еврейской истории, суверенный еврейский народ вершит свой исторический суд. На протяжении многих поколений мы претерпевали страдания, нас мучили, нас убивали — и нас же судили… Но вот впервые Израиль судит убийц еврейского народа. И мы никогда не забудем, что лишь обретение Израилем независимости способствовало созданию необходимых предпосылок для этого исторического акта справедливости”.

Процесс Эйхмана стал уроком не только для евреев, но и для всех тех наций, которые допустили, чтобы Катастрофа стала участью еврейского народа, и вследствие этого ощутили, что на них лежит моральное обязательство гарантировать Израилю существование и безопасность.

После вынесения смертного приговора Эйхман подал апелляцию в Верховный суд. Дело рассматривалось в марте 1962 г. на протяжении шести заседаний, и 29 мая был подтвержден приговор, вынесенный судом более низкой инстанции. После этого Эйхман обратился к президенту Израиля. “Я с отвращением думаю о тех жестокостях, которые творились по отношению к евреям, и считаю их тягчайшим преступлением, — писал он в своем прошении на имя президента. — Я полагаю, что люди, виновные в этом, должны быть преданы суду… Однако следует проводить различие между главарями и рядовыми исполнителями вроде меня”. В восемь часов вечера на следующий день, 31 мая, Эйхман был поставлен в известность, что его прошение о помиловании отклонено и что казнь назначена на полночь. Стоя под виселицей, он отказался надеть черный капюшон; свои последние слова он обратил к Германии, Австрии, Аргентине, к своей жене и семье. “Я должен был подчиняться правилам ведения войны и своему флагу”, — сказал он перед самой смертью. Тело Эйхмана было кремировано, и рано утром 1 июня пепел был доставлен на полицейский катер. Когда катер вышел за пределы трехмильной зоны территориальных вод Израиля, начальник тюрьмы высыпал пепел за борт.

Улучшение отношений с Германией

Ни в какой стране мира, кроме Израиля, процесс Эйхмана не вызвал столь значительной реакции, как в Германии. Первые послевоенные процессы над нацистскими преступниками, проходившие на немецкой земле, уже начали сглаживаться в памяти. Несмотря на то что факт похищения Эйхмана был воспринят в Германии негативно, большинство населения, безусловно, было против того, чтобы судить его в Германии и вновь возвращаться ко всем ужасам войны. Аденауэр подошел к решению этого вопроса с чисто формальных позиций, заявив, что “Эйхман не является гражданином Германии, и потому у нас нет перед ним никаких обязательств”. Но вместе с тем канцлер ненавязчиво напомнил израильтянам о значительной финансовой помощи, которую те получают от ФРГ, и добавил, что “политика доброй воли — дело взаимное”. Это было выражением более чем очевидного намерения послевоенной Германии отмежеваться от гитлеровского прошлого, а также, возможно, и отвлечь внимание от многих бывших нацистов, работавших на различных уровнях западногерманской административной системы. Канцлер прямо попросил “своего друга Бен-Гуриона” проявить великодушие к немецкому народу. Ответ израильского премьер-министра был вполне благожелательным. Он сделал специальное заявление относительно того, что в Израиле проводят различие между Эйхманом и народом нынешней свободной Германии. “Мое мнение о сегодняшней Германии неизменно, — подчеркнул Бен-Гурион. — Там больше нет нацистов”. И Аденауэр, и немецкий народ с благодарностью восприняли это заявление. В дальнейшем практически никто не возвращался к обсуждению ни суда над Эйхманом, ни его казни. Три ведущие политические партии ФРГ сошлись во мнении, что правосудие свершилось.

Однако для немецкой молодежи процесс Эйхмана стал ужасающим откровением. В материалах суда они находили ответы на те вопросы, которые отказывались обсуждать с ними их родители. Следя за ходом процесса по газетам и по телевизионным передачам, они узнавали правду о том, что было содеяно их страной. Полные раскаяния, тысячи молодых немцев обращались к израильскому правительству с просьбой дать им возможность поработать на благо Израиля, чтобы искупить вину немецкого народа. Немцы более старшего поколения вдруг ощутили, что им проще говорить про Израиль и даже общаться с израильтянами, нежели смотреть в глаза тем немецким евреям, которые выжили в годы Катастрофы и живут с ними по соседству. Стало чуть ли не модным восхищаться Израилем, восхвалять достижения израильтян, поощрять поездки молодых людей в эту страну. И немецкая молодежь активно посещала Израиль — 20 тыс. человек за период 1961–1967 гг., кто-то в составе групп, кто-то в одиночку. Многие приезжали поработать в кибуцах или в рамках проектов, реализуемых