- Н-да… - я жестом указал Богданову на лёд.

Заметил вспыхнувшие во взгляде Оли искорки и заставил себя усмирить внутренних демонов. Наслышанный о непростом характере Вериного ученика, об отношениях внутри их с Ольгой пары, когда они ещё выступали вместе, я напряжённо наблюдал за скользящей по льду парой.

- Думаю, моё участие в тренировке закончено? – осведомился, когда Оля, что-то сказав Тимуру, обернулась на меня. Губы сами собой сложились в усмешку, стоило мне заметить мимолётное соприкосновение ладоней.

Оставив Богданова, Ольга вернулась к бортику.

- Мне нужно попросить прощения? – негромко спросила она.

Я только отрицательно качнул головой. Моя взрослая дочь…

- Не тебе, - выговорил я, накрыв её ладонь своей. Легко сжал. – Не тебе и не у меня.

- А кому? – Она была моим отражением. Всё самое сильное и самое слабое, что жило во мне, жило и в ней.

- Иди, Оля, - убрал я руку и взглядом указал на каток.

Должно быть, она хотела сказать что-то ещё или что-то спросить, но не стала. Только губы её беззвучно приоткрылись, и это напомнило мне о её матери.

- Поставь танго, - попросила она перед тем, как лёгкой птицей заскользить к середине катка.

Выполнять её просьбу я не спешил. Некоторое время просто смотрел на лёд, испытывая одновременно гордость и сожаление. Гордость за то, что у меня есть такая стойкая, талантливая красивая дочь и сожаление, потому что обрёл я её так поздно.

Не подъезжая, Оля снова посмотрела в мою сторону, и я всё-таки включил воспроизведение. Жестом показал ей, что поставил отсрочку на две минуты. Танго…

Когда-то я тоже думал о произвольной под танго, но в итоге остановился на другой музыке. Жалел ли я сейчас об этом? Нет. Именно с той программой я стал олимпийским чемпионом, именно та программа запомнилась своими яркими решениями и настроением, подобающим олимпийскому прокату. Классика мирового фигурного катания. Вот только танго на льду прожить мне так и не случилось, зато теперь, глядя на свою дочь, я чувствовал удовлетворение. Каким бы великолепным ни было танго в исполнении одиночника, танец этот всё же должен принадлежать двоим.

- Нет, - донёсся до меня отзвук голоса дочери. Остальных её слов я не расслышал. Слившиеся с негромким голосом Богданова, они превратились в шорох, а после потонули в первых аккордах музыки.

Пальцы Оли оказались спрятанными в широкой ладони Богданова. Остановившись на несколько мгновений, он и она посмотрели друг другу в глаза. Одного этого взгляда мне было достаточно, чтобы понять – вот оно. Безотчётно я подошёл ближе к борту.

Резко, порывисто Тимур притянул Олю к себе. Его шаг назад, её – навстречу ему. Руки их соприкасались, в каждом движении чувствовалось напряжение. Не скованность или неуверенность, а именно сдержанное напряжение, ожидание вспышки.

- Чёрт возьми, - тихо ругнулся я, стоило мне понять, что эти двое делают заход на выброс. Хотел крикнуть, чтобы даже не смели, но быстро понял – не стоит.

Богданов знал тело Оли, она – его. И дело было не в личных отношениях – об этом думать я не хотел. Два года они катались в паре, и даже то время, что было после, не смогло изменить того, что было очевидным – они чувствовали друг друга.

Чистая импровизация, не имеющая ничего общего ни с одной из программ, поставленных под это танго для текущего сезона. Ни с его, ни с её. Нечто новое, самобытное, имеющее отношение только к ним двоим. Такого выброса я, пожалуй, не видел никогда. Нет, однажды – на одном из чемпионатов мира в исполнении канадской пары, после проката которой трибуны стоя рукоплескали несколько минут. Пролётный, высокий…

Внезапно я ощутил возле себя движение. Мельком посмотрел в сторону и заметил остановившуюся в нескольких метрах от меня Веру.

- Что ты здесь делаешь? – сухо спросил я. – Время тренировки твоей группы ещё не настало.

Ничего не сказав, она так и продолжала смотреть на лёд. На пару, способную совершить переворот в мире фигурного катания. Для этого у них было всё: мастерство, амбициозность, талант и желание. Всё это и ещё скрытый внутри огонь, полную силу которого можно было понять, только когда они были вместе. Но… Время безвозвратно ушло. Время пары, которую она так и не смогла раскрыть и совсем не из-за отсутствия знаний.

- Не боишься доверять свою спортсменку сопернику накануне чемпионата? – осведомилась Вера, лишь слегка повернувшись ко мне.

- Я бы поставил вопрос иначе, - отозвался я. Музыка сменила темп. Оля с Тимуром, не сговариваясь, затормозили. Она вскинула голову, он обхватил её запястье, дёрнул к себе и повёл за собой. Повёл, а она пошла затем, чтобы почти тут же оказаться надо льдом. Поддержка…

- И как же? – Вера всё-таки отвела взгляд от пары.

- Думаю, тебе стоило спросить, доверяю ли я своей дочери настолько, чтобы не сомневаться в её решениях, Вера, - твёрдо посмотрел я на женщину, к которой когда-то давно действительно испытывал чувства. Сильные, глубокие. Чувства, от которых теперь не осталось и следа.

-  Вижу, не боишься, - бросила она.

- Не боюсь, - подтвердил я.

Танго всё ещё звучало под сводами катка. Завершающие ноты…

Стоило последней, вспыхнув, раствориться в воздухе, Вера, резко развернувшись, пошла прочь. Звук её удаляющихся шагов был нервным, чётким. Да чтоб её! Двадцать… чёрт возьми, уже почти двадцать один год! Пора было поставить точку.

- Вера! – окрикнул я Журавлёву, направляясь следом, но остановиться она не подумала, напротив, лишь прибавила шаг. – Вера, мать твою за ногу, - нагнав, я схватил её за плечо и рывком развернул к себе. – Достаточно. Тебе не кажется, что нам уже давно пора поговорить?

- Не кажется, - она попыталась высвободиться. Голос её звенел гневом.

- Допустим, - согласился я. – Но мы всё равно поговорим. Хочешь ты этого или нет.

Роман

Толкнув дверь ближайшего к нам зала, я с удовлетворением понял, что она не заперта.

- Нам не о чём разговаривать, Роман, - отрезала Вера, когда я силой завёл её внутрь.

- Не о чём?  - включив верхний свет, закрыл зал. Невесёлая усмешка сама собой тронула губы.

- Не о чём, - всё так же резко выговорила Вера, хотя нам обоим было известно, что всё это напускное. Маска, призванная скрыть настоящее.

Ещё несколько лет назад я бы, возможно, поверил, но не теперь. Теперь же я отчётливо видел страх, который она так усиленно и успешно скрывала все эти годы не только от окружающих, но и от самой себя. Вжившаяся в роль настолько, что та стала её сущностью, Вера и теперь не собиралась отступать. Другое дело, что в отличие от неё, я понимал – отступать ей некуда. Позади – руины. Руины и ничего кроме.