с рисованием: и его изучают не ради того, чтобы не ошибаться при своих собственных покупках и не подвергаться обману при купле и продаже домашней утвари и художественных изделий, но скорее потому, что оно развивает глаз при определении телесной красоты. Вообще, искать повсюду лишь одной пользы всего менее приличествует людям высоких душевных качеств и свободнорожденным[258].

В 1404 году Пьетро Паоло Верджерио расширил и несколько огрубил эту мысль в самом влиятельном из всех написанных гуманистами трактатов о воспитании, De ingenuis moribus:

Вот четыре предмета, которым греки обучали мальчиков: грамота, борьба, музыка и рисунок (designativa), который некоторые называют живописанием (protractiva)… Ныне рисование обычно не относится к обучению свободным искусствам за исключением тех случаев, когда касается сочинения персонажей – сочинения, сообразного живописи и рисунку, – так как в действительности оно осталось уделом живописцев. Но, как говорит Аристотель, у греков занятия такого рода не только были выгодными, но и пользовались большим уважением. При приобретении ваз, картин и статуй, предметов, от которых греки получали огромное удовольствие, это помогало не только не обманываться, но и постигать красоту и изящество предметов, созданных как природой, так и искусством. Эти вещи выдающимся людям приличествует уметь обсуждать друг с другом и ценить[259].

Это лишь рекомендация, и нет оснований полагать, что в гуманистическом образовании занятиям живописью отводилось обычно сколь-нибудь важное место. Следует отметить лишь то, что, теоретически, гуманист, который хотел бы заняться живописью или даже включить рисование в процесс школьного обучения, обладал на это некоторым правом. И искусство гуманист рассматривал как нечто, осваиваемое по предписаниям: не было острой нужды в существовании гуманистической книги об этом предмете, но если бы кто-нибудь захотел такую написать, то, во всяком случае, в их системе нашлось бы для нее место. Именно эту нишу и занял трактат De pictura Альберти – став гораздо более влиятельным, чем любой гуманист, помимо самого Альберти, мог помыслить. Первая книга трактата представляет собой самый ранний пример рассмотрения оптических и геометрических принципов изображения объемных предметов на плоскости, перспективы в живописи. Вторая книга – первое рассмотрение композиции в живописи. Третья книга, наименее значимая, вместе с тем впервые подробно рассматривает, каково положение живописцев по отношению к прочим мастерам искусств, в частности писателям. Вторая книга отличается систематичностью и делит живопись на три составляющие: циркумскрипцию [circumscription] (или очертание), композицию, восприятие света (либо тона и оттенка)[260].

Таким образом, De pictura оказывается предназначенной тем, кто обладал тремя обязательными навыками. В первую очередь – тем, кто был способен прочесть текст на неоклассической латыни, то есть гуманистам[261]. Во-вторых, тем, кто обладал некоторым пониманием Начал Евклида, поскольку за чередой наглядных примеров, на которых Альберти в первой книге объясняет суть перспективного построения, последует изнуряющая геометрическая оптика. Не каждый историк сегодня легко в этом ориентируется, а те, кто что-то понимает, кажется, не сходятся во мнении о том, что же имеет в виду Альберти; вряд ли для флорентийских механиков и тем более для гуманистов она выглядела значительно проще. Сам Альберти высказывался о ее трудности: «huiusmodi est ut verear ne ob materie novitatem obque hanc commentandi brevitatem parvum a legentibus intelligatur»[262]. В-третьих, этот трактат для такого читателя, который теоретически хоть немного может рисовать или занимается живописью, поскольку большая его часть адресована тому, кто способен выполнить на практике описанные в нем действия.

Подходящим читателем оказывался, таким образом, гуманист, обладавший навыками евклидовой геометрии и склонностью к занятиям рисунком и живописью. Им не был среднестатистический гуманист; в некотором роде, возможно, это был идеальный тип, подобный самому Альберти. Однако группа людей, вооруженных всеми требуемыми De pictura навыками, существовала: это были ученики Витторино да Фельтре из Мантуи, и кажется, что в каком-то смысле книга косвенно предназначалась для этой школы. Альберти посвятил De pictura не Брунеллески, а Джанфранческо Гонзаге, маркизу Мантуи[263]. Джанфранческо был кондотьером, а не гуманистом, и вряд ли мог сам прочесть эту книгу; однако его библиотекарем, читателем и активным популяризатором книги был Витторино да Фельтре. Для Витторино, в свою очередь, библиотечная деятельность была второстепенной по отношению к школе, которой он руководил в Мантуе при поддержке и под патронажем Джанфранческо. Школа, Casa Giocosa, сперва содержалась для удобства обучения собственных детей Джанфранческо, затем, вероятно, из любви к делу как таковому; и под руководством Витторино она стала самой прогрессивной и – вместе со школой Гуарино – самой прославленной из всех школ ранних гуманистов[264]. Но сам Витторино не был гуманистом исключительно литературного рода. На обороте созданной Пизанелло медали с портретом Витторино (ил. 9а) была помещена надпись: MATHEMATICUS ET OMNIS HUMANITATIS PATER («Математик и отец всей гуманистической учености»*), и это очень точно описывало его основные интересы. Он был достаточно выдающимся гуманистом-литератором, чтобы быть назначенным на место ритора в Падуе после отъезда Гаспарино Барциццы в Милан в 1421 году; но он был также и математиком, а это для гуманиста являлось чем-то скорее исключительным. Во всех свидетельствах современников о Витторино значительное внимание уделяется его математическим знаниям, особенно в области геометрии, а также тому, что в Падуе он сблизился с выдающимся геометром Бьяджо Пелакани из Пармы. Эта близость породила колоритную деталь: говорили, что Витторино, угнетенный алчностью Пелакани, работал в его доме в качестве famulus, чтобы рассчитаться за консультации[265]. Но сам факт этой близости несомненен и важен, поскольку Пелакани был автором Quaestiones perspectivae и сегодня считается непосредственным вдохновителем всех тех, кто разрабатывал в начале XV века линейную перспективу[266]. Не вдаваясь в подробности, отметим, что Витторино – именно тот гуманист, кто был способен без особых усилий разобраться в технических тонкостях евклидовой геометрии первой книги De pictura.

Свои же собственные интересы Витторино воплощал в своей школе, где математике отводилось невероятно важное место; в глаза бросается различие с резким филологическим уклоном его друга Гуарино в Ферраре. Подробности учебной программы Витторино, правда, не очень ясны; в свидетельствах XV века внимание уделено больше гуманитарному моральному тону Casa Giocosa, а не содержанию обучения. Но кажется, что Витторино возлагал определенные надежды на обучение математике в первую очередь через игру; он разрабатывал математические игры[267]. Очевидно, что некоторые ученики достигали высокого уровня. В июле 1435 года, за два месяца до того, как Альберти закончил свой трактат, флорентийский гуманист Амброджо Траверсари посетил школу, после чего отметил качество работы третьего и самого талантливого сына Гонзаги, Джанлучидо, которому на