кухня, подвал, винный погреб, комнаты для прислуги со всевозможными удобствами. В верхней части были ее величества жилые комнаты, аудиенц-зал, столовая, которая была подготовлена точно на 100 приборов, ее величества спальные покои, спальни для других княжеских персон, — все было обставлено драгоценными столами, стульями, зеркалами и всевозможным домашним скарбом. И все это — черт меня побери! — тянули двадцать четыре лошади. Из этого можно сделать вывод о восхитительно легких постройках русских, а еще более о силе русских лошадей. И повозка эта ехала так быстро, что езда совсем не чувствовалась. В санях можно было предпринимать все, что хочешь, не стесняя себя ни в чем. Играли, пели, пили, и я могу припомнить только один маленький толчок. Правда, дорога была заботливо подготовлена заранее. Каждые 10 верст нам попадались Relais[219]. Русские почтмейстеры содержали своих лошадей в таком образцовом порядке, какого в Германии я ни разу не встречал. Все двадцать четыре лошади были запряжены еще до того, как сани подъезжали к Relais. Почтмейстер лично из почтения к своей самодержице держал их за заднюю ось. В один миг выпрягались двадцать четыре лошади, и в тот же самый момент без малейшей передышки или остановки впрягали других. Если бы им не удавалось это так ловко делать, то сани, с полозьями из чистой стали, неизбежно все бы разрушили и еще по меньшей мере версты четыре могли пройти без коней. Так раз и случилось — и зазевавшийся почтмейстер должен был бежать вслед со своими лошадьми и людьми целую версту, и — к своему счастью! — он правильно попал в пустую упряжку.

По пути нам дорогу пересек волк. Он уже хотел было напасть на одного из наших коней, но я взял плетку, сделал кнутом знак «Catharina Imperatrix»[220][221], продел его голову между I так, что он повис в моей плетке. И так я поскакал к саням ее величества императрицы, показал ей зверя, и она соизволила принять это так любезно, что приказала уплатить мне за этот рыцарский удар 10 000 рублей.

Поезд двигался дальше. Я был как раз в комнате ее величества, чтобы с другими придворными прислуживать ей, как вдруг раздался крик. Мы ехали по ухабистой дороге. Вскоре причина несчастья стала очевидной. Но я быстро уперся в тот угол, который повис в воздухе, — и сани в результате этого обрели такое удивления достойное равновесие, что императрица не могла не похвалить меня в присутствии всех и не сказать: «Мюнхгаузен! Вы молодец, Вы не зря хлеб едите!»

Мы продолжили свое путешествие. И вдруг заметили стаю диких гусей. Они были в воздухе на расстоянии в 4000 шагов от нас по меньшей мере, — геометр, который был с нами, так измерил это своим инструментом. Я прямо-таки все поставил на карту, чтобы заполучить их всех, и, намереваясь сделать это, зарядил в ружье пулю с длинной крученой нитью, которая была смазана жиром дракона из Нубии, прицелился — и пуля абсолютно точно прошла через горло первого в зад последнего. Они летели совершенно прямой линией, иначе это бы не удалось. И, к удивлению всех, они упали вниз. И все это произошло без малейшей остановки, все en carriere[222]. Мы нагрузили ими все наши сани, и никто не радовался этому больше бедных бездельников, заморозивших себе ноги.

Я все-таки не могу здесь не упомянуть доказательства превосходства русских войск, их регулярности и силы. В низине, где протекала еще маленькая речка, — итак, где было мало снега и не было наведено моста через реку, примерно 100000 человек заняли позицию между двумя холмами. Это войско образовало искусственную равнину, полностью покрытую снегом. — Тяжелая работа. Они стояли там, где это было необходимо, по 1, 2, 3 человека друг на друге, а на самых краях — согнувшись пополам, или же в зависимости от обстоятельств на коленях или лежали на животе. Когда мы со своими лошадьми и санями въехали туда, на железных, покрытых снегом щитах, которые они держали над своими головами, плотно прижав их друг к другу, раздался такой грохот и шум, что кони чуть было не понесли. Однако солдаты не позволили себе изменить положение, которое они предварительно заняли. Они находились в этой позиции уже 2 раза по 24 часа, и несмотря на это стояли, как стены. Сани благополучно прошли над ними. Мы проехали сверху, а они кричали внизу: «Да здравствует наша вечно боготворимая Екатерина!»

Путешествие проходило хорошо. Повсюду были возведены триумфальные арки, и императрица въезжала в них под звуки марша и под самые громкие, радостные крики населения.

Императорско-королевский[223] магистрат приветствовал императрицу в ратуше, и она соизволила там отобедать. Все было устроено самым роскошным образом. Лучшие вина лились, как вода.

Мне еще следует упомянуть об особом паштете, который всем паштетам был паштет. Размером он был примерно с полную Луну. Чтобы приступить к нему, нужно было снять крышку и — смотрите-ка! — наружу вышел милейший, напудренный, одетый в бархат человечек, без шляпы, со стихотворением, лежащим на бархатных подушечках, и передал его со смиренным поклоном. Императрица сначала было испугалась, но затем разразилась смехом — вот черты ее великой души! — приняла это очень милостиво и произнесла такие слова: «Можно подумать, что попала в царство фей. Наверняка, Ваше изобретение, Мюнхгаузен?» — и с улыбкой зааплодировала мне.

«Вашего величества верноподданнейший слуга», — ответил я. Она отдала все своему камердинеру и приказала отнести в свою комнату, очень милостиво взяла молодого господина за руку, приказала снять его со стола и сделала своим пажом. Господа, у которых при виде паштета слюнки потекли, на этот раз потеряли аппетит.

Между нами говоря, это был мой маленький наследник, оставленный во время первого путешествия и который между тем весьма подрос. И эта проделка великолепно мне удалась.

Вечером был бал и иллюминация, и, хотя я вовсе не принадлежу к любителям танцев, на сей раз мне пришлось подчиниться, ибо меня пригласила сама императрица.

Я сопровождал императрицу и на обратном пути, где ничего достопримечательного уже не произошло.

* * *

Спустя несколько дней, отдохнув, я предпринял маленькое путешествие в санях (потому что была зима, а сани — самое лучшее в России зимнее удовольствие) в Новгород[224]. По пути за 1/2 часа до Новгорода я заметил медведя, который на всем ходу,