их шкур, а у своего слуги — гульдены между большим и указательным пальцем. Я проделываю это и сейчас с каждым, кто пожелает убедиться в достоверности этого. Однако я заранее должен вам сказать, что уже несколько лет немного дрожу. Поэтому я не могу поручиться за большой и указательный палец. Впрочем, мое ружье — живой и непреходящий пример моих дел. На нем наверняка около 200 отметин, каждая из которых означает одного медведя, убитого моей собственной рукой.

В завершении моего рассказа следует описать мою самую прекрасную комнату. Изнутри она полностью отделана прекраснейшим китайским ореховым деревом. Подарил его мне император Хи-Кинг, с которым я переписываюсь уже 50 лет. Что-либо лучшее невозможно себе вообразить. Ни одна кисть не нарисует все это так живо. Все, что можно придумать и представить и что каждому захочется увидеть, — он здесь увидит. Я сам всегда поражаюсь, когда вхожу в свою комнату. Пеликан, который кормит семь малышей, выглядит естественнее, чем настоящий. Как будто действительно видишь его, разрывающего себе грудь, видишь, как брызжет кровь, и детеныши ее сосут. Недалеко — гремучая змея, настолько похожая на настоящую, что действительно слышишь, как она шипит. Козел на вершине скалы в тот момент, когда он собирается броситься вниз. Мой Султан в углу, как живой, когда он поедает мой желудок; моя скачка над полем пшеницы; мои чудесные приключения на море; моя поездка по воде; опасности — дракон у Сеннара; путешествие со страусом на Луну, на Марс, на Юпитер; мое возвращение на парашюте — и с соломой сквозь Луну; живая масляная бочка; эскорт саней; происшествие у Новгорода с медведем; мое путешествие на охотничьей сумке; опасные приключения в болоте у Нарвы; моя прекрасная трактирщица; моя любимая добрая жена; мой милый Боденвердер; мой сад; мой грот; моя увеселительная гора, — короче говоря, вся моя история наглядно показана на картинах этой комнаты. И так каждый может придумать историю по своему желанию. И на этом конец.

ЭЛЕГИЯ[238][239]

на смерть барона фон Мюнхгаузена как памятник от его друзей и почитателей

Перед нами плоть,

Вмещавшая прямое сердце,

А он почил,

Наш самый лучший из друзей.

Роняй слезу,

Поплачь со мной над бедной урной,

Пролей слезу,

Его утратив навсегда.

Благословен

Безгласным прахом ставший ныне,

Благословен

Им ради нас свершенный труд.

Молва твердит:

Он богом был в нахальной враке,

Но не видна,

Вам не видна его душа.

Когда, бодрясь,

Он пропускал порой стаканчик,

Он благодать,

Восторг и счастье обретал.

Ах, пронеслась

Пора его веселых шуток,

Она прошла,

Не стало радости для нас.

Иль счастье в том,

Чтобы, живя на белом свете,

Часы и дни

Терять за карточной игрой?

Какой же прок,

Уныло время убивая,

Всю жизнь прожить,

Коль время — всех богатств ценней?

Иль счастье в том,

Чтобы для времяпровожденья

Наш лучший друг

Попал, как есть, к нам на язык?

И все затем,

Чтобы надутый задавака

Потом решил,

Что сам он вовсе без греха?

Встань, моралист,

И объясни, как подобает,

Сколь чище жить

Умели в наши времена.

А коль и ты

Лишь, помолчав, пожмешь плечами,

То правду нам

Откроет совесть, скажет ум.

Того, что с ним,

Из всех друзей навеки лучшим,

От нас ушло,

Ничто не сможет заменить.

Так плачь со мной,

Пролей слезу над бедной урной,

Рыдай над ним,

Над самым лучшим из друзей.

ВЫДУМАННЫЕ ИСТОРИИ ПРЕЖНИХ ЛЕТ[240]

Россказни одного кузнеца из Каннштадта[241]

(Из «Фацетий» Г. Бебеля, II, 7; 1508—1512)

Он, когда еще был молодым, скакал как-то вместе с другими всадниками в зимний день и от сильной изморози и стужи так сросся с седлом, на котором сидел, что не мог с него спрыгнуть. Его вместе с седлом отнесли за печку, пока он в тепле там не оттаял.

Еще об одной лжи[242]

(Из «Фацетий» Г. Бебеля, III, 26; 1508—1512)

Другой человек, когда охотился в лесу, то увидал, что молодой кабан ведет слепого, совсем старого кабана, и старый держится зубами за его хвост. Увидев это, охотник натянул лук и, так сказать, обесхвостил молодого кабана, оторвав от его тела хвост, который и остался в зубах у слепого кабана. Потом он сам ухватился за этот хвост и отвел слепого кабана больше чем за двадцать миль в Штутгарт на рынок.

Еще одна лживая история о кабане[243]

(Из «Фацетий» Г. Бебеля, III, 114; 1508-1512)

Однажды, когда Кузнец шел через лес, ему повстречался огромной величины кабан с клыками, которые на локоть выдавались из его пасти. Кабан напал на Кузнеца, тот спрятался за старый дуб. Свирепый кабан, желая схватить Кузнеца, пробил своими клыками многолетний дуб так, что острие клыка выскочило с другой стороны. Кузнец, думая о том, как бы спастись, увидел это, и ему пришло на ум — ручкой кинжала загнуть и притупить острие клыка (как это делают кузнецы, загибая гвозди на ларях), чтобы не получить удара, когда кабан вырвет из дерева клык. Только в этом Кузнец и нашел свое спасение.

Еще одна лживая история о волке[244]

Из «Фацетий» Г. Бебеля, III, 115; 1508—1512)

Когда этот же Кузнец шел селом, ему навстречу попался волк, разинувший пасть, будто он хотел его живым проглотить. Чтобы спастись, Кузнец силой втолкнул свою правую руку в волчью пасть, схватил его за хвост и вывернул наизнанку, как сапожник выворачивает сапог.

О нем же[245]

(Из «Фацетий» Г. Бебеля, II, 8; 1508—1512)

Он же подошел к замерзшей реке, через которую он, преследуемый врагами, должен был переправиться верхом. Так