ничего не видя и не слыша, несся прямо на мои сани. Я замер, быстро лег на дно саней, и в тот же миг медведь уже сидел в них. Собравшись убежать, он меня заметил[225]. Однако едва только он положил одну лапу на верхнюю часть саней, как я ударил по ней своей турецкой саблей, проткнул его лапу посередине и так прикрепил его к саням. Медведь тут и сел. Я был очень рад тому, что он, несмотря на все старания, не мог уйти. Ему надо было потерпеть. Когда я подъезжал к Новгороду, мне повстречалась процессия во главе с попом и изображениями всех святых — праздновали день св. Непомука[226]. Люди, погруженные в благочестивые раздумья, приняли эфес моей сабли за крест, потому что у него была похожая форма, и решили, что святой Непомук захотел еще раз посетить их на этом свете. Они все разом пали ниц и запели хвалебные песни. Ложный святой понял дело совсем иначе, вырвался и устроил среди людей такую кровавую баню, как будто был самим чертом. По понятным причинам я сразу же повернул обратно в Петербург, не задерживаясь ни на минуту.

* * *

То, что подчас надежда человека превращается в воду, об этом мне не нужно много говорить, каждый поверит моему слову и собственному опыту. Но то, что может превратиться в воду человек, такого вам за всю жизнь не довелось встречать, а вот я испытал это на самом себе, каким невероятным это ни покажется, тем не менее все это правда.

Однажды большой компанией мы были на охоте. Нам посчастливилось подстрелить в лесах, окружающих Ладожское озеро, очень много дичи. Кроме того, мы подстрелили оленя, на рогах которого было 144 отростка. За всю свою жизнь я не видел такого животного. Я шел по следу 72-отросткового оленя, бежал за ним и отстал совершенно от своей компании. Я шел, не слыша лая собак и криков егерей, не слыша звука рога, ходил туда-сюда среди деревьев и был не в состоянии ни преследовать оленя, ни выбраться к своим людям. Было слишком жарко, и я устал. Что же было делать? — Я сел, недовольный такой глупой шуткой, что вот я тут один, что не взял ни собаки, ни егеря, подчистую съел весь свой охотничий провиант, потому что проголодался, подложил под голову охотничью сумку и заснул, уставший и обессиленный. Я лежал на маленьком пригорке. Прошло немного времени, и я начал так сильно потеть, что лежал почти как в воде. Еще немного времени — и образовался ручей, еще чуть-чуть, и мне показалось, будто я прямо-таки нахожусь на корабле. Моя охотничья сумка плывет вместе со мной, пока меня вдруг не будит сильный толчок, я просыпаюсь, и мой Султан прибегает как раз вовремя, хватает сумку, на которой я лежу, и вытаскивает ее из потока, который вместе со мной желал направиться в Ладожское озеро. Какое счастье! Я вскочил, от радости обнял своего Султана, которого так долго не видел, и прямиком отправился с Султаном в Санкт-Петербург, где вечерком за бутылкой вина я вновь отдохнул с императорским величеством и рассказал ей о своем приключении, чем доставил ей, как обычно, большое удовольствие.

Вскоре после этого я вышел в отставку. Ее величество подарила мне свой портрет в коробочке, отделанной бриллиантами, одарила меня за верную службу значительными Douceur[227], и в хорошем настроении я отправился в Лифляндию[228].

* * *

Нарва была главным местом моего пребывания. Здесь мне очень нравилось, потому что в этой местности было много лесов, а в них можно было настрелять много лис, медведей и др. Именно здесь меня преследовали и мое счастье, и мое несчастье. О моем счастье и некоторых иных событиях я расскажу вам сам, — о моем несчастье пусть вам поведает в конце мой спутник. Только — берегите себя от трактиров! Это золотое правило, которое я всех прошу принять во внимание. Если вы наберетесь опыта лишь в них, тогда с вами будет то же, что и со мной, но тогда уже будет слишком поздно.

(Здесь господин барон испустил глубокий вздох и затем продолжил.)

Так случилось, что меня околдовали глаза одной милой девушки. Я не терял времени, чтобы завладеть ее прекрасным сердцем. Было убито несколько медведей — и родители, а также и девушка стали ко мне благосклонны.

На второй день моего жениховства был день святой Анны[229]. В левой щеке своей невесты я процеловал такую большую дыру, что она едва зажила через 6 недель. Свадьбу долго не назначали только из-за этого. От этого у нее остался шрам, как знак, хотя рана и зажила. Не целуйте, господа, своих красоток в день святой Анны.

В окрестностях Нарвы было много чибисов и, разумеется, много болот и заболоченных мест. Моя невеста больше всего в жизни любила яйца чибисов. До сих пор, стоит мне вспомнить об этом, у меня волосы встают дыбом. Однако чего не сделаешь, когда у тебя есть невеста? — Однажды я здорово забрался в самую топь, нашел множество гнезд с яйцами, опустошил их и положил в свою охотничью сумку. И вдруг я угодил в такое место, где сразу же, не понимая как, провалился по шею. Я должен был это предвидеть, когда под моими ногами закачалась земля, но мысль о невесте? — Ведь неустрашимый Мюнхгаузен знает, как преодолеть опасности на воде, опасности на суше, опасности среди турок, опасности среди мавров, опасности среди греков, опасности на Луне, опасности на Марсе, опасности на Юпитере — короче говоря, как преодолеть все 39 опасностей человеческой жизни. Но не будь со мной моей верной собаки, на этот раз Мюнхгаузену, без сомнения, не удалось бы спастись.

Был вечер, наступила ночь, самая темная, какую только можно себе представить. Моя собака лаяла на восток, на юг, на запад, на север — всякий раз на все четыре стороны одновременно, чтобы позвать людей на помощь. Я находился в трех милях от Нарвы, в двух милях от всех живых душ. Я почти совсем отчаялся, ибо я застрял так крепко, что фактически был не в состоянии пошевелить ни руками, ни кистями рук. Моя собака выла, вопила, нежно гладила мое лицо хвостом. Между тем я освободил одну руку. Я сначала не понял, чего хочет собака. Наконец я догадался, ухватился за ее хвост, и в один момент она меня вытащила наружу. — Куда же мне надо