дарованная им богом, других — торговля, третьих — сады. Большинство — нищие, даже те из них, которые на нищих не похожи. Несколько лет назад городу придали немного лоска тем, что большие колодцы-журавли и ужасную дорогу заменили каменным булыжником и фонтанами, что хотя и преобразило его немного, однако эта мишура не соответствовала многочисленным окнам с бумагой вместо стекол и людям, похожим на скелеты, которые плачут за унылыми стенами и живут впроголодь.

В этом городе я и решил остаться на жительство. Всю свою движимость я положил на большие листы лифляндского репейника, погрузил все это на корабль и так поплыл по Балтийскому морю, набрал в Копенгагене свежих припасов и прибыл в Любек, откуда в карете нас повезли в Боденвердер. Я думал, что в городе, расположенном на судоходной реке так романтично и знакомом мне с юных лет, на прекраснейших крутых горах, подножья которых простираются до Везера, можно будет превосходно жить. Я прибыл сюда примерно в то время, когда жители еще процветали и их были тысячи. Здесь я и расположился со своей возлюбленной супругой в чем-то наподобие сельского имения, дабы здесь, в тишине, вдали от шума большого мира (в котором я сыграл свою роль до конца) провести свои дни в покое, занимаясь прежде всего тем, чтобы поучать своих людей, используя свой и чужой опыт. Так я и поступал и в своем кругу, и там, где находил слушателей.

За домом, по направлению к Везеру, я разбил для себя прелестный сад. Я приказал устроить его с наименьшими затратами. На неплодородной пустынной горе я заложил за каналом прелестный Bosquet и связал его воздушным мостом со своим садом, с самыми разнообразными, какие только можно было достать, иностранными растениями, деревьями и кустарниками, в особенности американскими. Деревья так хорошо принялись, что через несколько лет здесь был восхитительнейший Bosquet, какой только можно себе представить, с разнообразнейшими тропами для прогулок и скульптурами. При входе в этот Bosquet я приказал поставить уже упомянутые мною итальянские шедевры ваяния[235]. Кроме того, я приказал разместить здесь куропаток, которые были настолько ручными, что позволяли, сидя в своих гнездах, спокойно себя щекотать, гладить и разглядывать яйца, короче говоря, делать с собой все, что захочется. Весной в этом Bosquet'е бывало более 6000 соловьев особого рода, такого, например, которые распевают до Михайлова дня[236] и из-за этого знамениты на всю округу. Эти птицы так чудесно пели, что все великие мужи нашей местности посещали меня, не жалея ни времени, ни трудов, и завидовали мне. Теперь все это для них уже устарело, и Мюнхгаузен все более мрачнеет. Однако недавно меня посетил алжирский бей.

Внизу я приказал разбить грот и украсить его различными естественнонаучными экспонатами, которые я частично собрал в своих путешествиях, а частично получил в наследство от своей возлюбленной. Так, внутри есть, например, рудный штуф чистейшего золота неизмеримой ценности, но который я, естественно, должен был поставить внутрь, потому что иначе его бы украли. Поэтому увидеть можно только внешнюю сторону. Далее — камень, который запахом указывает мне, когда пойдет дождь. Ведь есть множество людей, которые могут слышать и видеть, как кашляют блохи, растет трава и кто знает что еще, а вот я могу унюхать дождь. Однако самым замечательным и самым своеобразным экспонатом сада является окаменевший Приап[237], принадлежащий нашему роду и найденный в могиле моего прадеда. Поэтому я велел поставить его посередине. Меня заверили, что даже от простого созерцания различные дамы, а особенно служанки, прогуливавшиеся там по воскресеньям, естественно, не без спутников, понесли из-за этого, так что я из добрых побуждений вынужден был закрыть грот перед их носом, потому что я не мог более терпеть безобразия, которые телесные Приапы творили за счет моего окаменевшего. Лишь дамам я иногда восхвалял его и призывал их его коснуться, так что они от этого удивительно полнели, и когда дело стало широко известным, то даже из Рима прибывали сюда паломники, именно это дало моему гроту название — капелла святого Приапа.

На значительной высоте над гротом стоит храм. Я называю это место Зубец. Отсюда моим глазам открывается живописная панорама. И я тоже велел построить его на китайский манер по рисунку, полученному мною от императора Хи-Кинга. Я часто услаждаюсь здесь со своими друзьями или в одиночестве доверительными беседами со своим милым городом, который я так хотел бы видеть более счастливым, с горами, со всеми предметами дикой и культивированной природы, — полный радости от произведений своего искусства. Когда я смотрю отсюда вниз, то от этой высоты и от высоты моих проектов у меня часто кружится голова, а мой кошелек не может и не хочет позволить мне этого. Субсидии из Лифляндии слишком скоро пошли на убыль. Мои богатства растащили у меня в разных местах. Того, что я получаю со своих поместий, хватает только на завтрак. Вот если бы у меня сейчас были деньги, которые я привез из Константинополя в Италию! Тогда можно было бы увидеть чудеса. И все же это было бы чревато опасными последствиями, — ведь кто знает, на что бы эти деньги сгодились.

Моя охота, несколько собак, моя гора для увеселений, мой сад, моя верховая лошадь, моя табачная трубка — вот и все, что более всего занимает меня. Многочисленные немецкие зайцы и северные медведи должны были капитулировать передо мной. Однако я кое над кем так подшутил, что он лишился слуха и зрения. Но и здесь не могу я не упомянуть одну собаку, которую я выдрессировал так, что она без меня могла ходить на охоту. По моему заказу для нее изготовили специальное ружье, я повесил его при помощи особых креплений на бок, привязал ее хвост к курку, и собаке так повезло, что она принесла мне со своей первой вылазки двух зайцев, которых подстрелила одним выстрелом.

Однако, к несчастью, я потерял эту верную собаку. Однажды мы были на охоте, собака ушла слишком далеко, что-то нашла, сделала стойку и думала, что ее хозяин подойдет. Мюнхгаузен не подходит, а собака все стоит тут и стоит. Через полгода я ее наконец случайно нашел совершенно усохшей в той же позе. Любители могут увидеть ее в моем естественнонаучном кабинете, где я отвел для нее лучшее место.

Мою оружейную кладовую любители всегда найдут в полном порядке. Хорошо известно мое ружье, из которого я выбил в Лифляндии медведей из