Он отвоевал небольшое пространство между ними.

– Хэдли…

– Нет! – отрезала она, покачав головой.

– Но…

– Нет, – снова сказала она, слезы выступили у нее на глазах, и пара капель упала на пол между ними.

Затем произошло нечто из ряда вон выходящее. Она была на грани срыва, между отчаянием и горем, и тогда его руки поднялись, обхватив ее подбородок, он наклонился и коснулся ее губ своими. Она знал, что это всего лишь доброта, утешение, чтобы смягчить удар его отказа, но под его прикосновением пульсировал настоящий голод. Она почувствовала это – его боль и желания, которые были так похожи на ее собственные, и когда она обняла руками его шею, чтобы притянуть ее ближе, он проиграл эту битву, и его губы слились с ее.

Когда он отстранился, в его ярко-голубых глазах вспыхнул стыд.

– Здесь только мы, – прошептала она, прижимая пальцы к его губам, чтобы остановить его протест. – И только этот момент.

Она понятия не имела, откуда взялись эти слова, но они казались правильными. Слишком много ужасов осталось позади нее и столько же ждало впереди, ей не хотелось думать об этом, она создала вакуум во времени и пространстве, все, что существовало для нее сейчас, – это он, она и эта секунда.

Она положила руки ему на грудь и снова поцеловала его. И когда она опустила руки и начала расстегивать его рубашку, он позволил ей. Хэдли стянула рубашку с его плеч, и та застряла где-то в районе локтей, потому что связывающие их путы мешали спустить ее ниже.

Они посмотрели вниз и дружно рассмеялись. Он брыкался, прыгал и вертелся, пытаясь освободиться, они смеялись все громче, сгибаясь пополам от приступов хохота.

– Я сделаю это, – сказала она. – Наклонись-ка!

Марк сделал, как она велела, и Хэдли схватила подол рубашки, дернув через голову и выворачивая ее наизнанку.

– Чудесно, – заявил он, хлопая локтями, как утка крыльями, чтобы продемонстрировать, что его руки свободны.

Они снова поцеловались, но уже веселее. Рубашка болталась между ними, напоминая о комичной ситуации. Они неловко сняли с себя остальную одежду, и она поняла, как нелепо они, должно быть, выглядели: его рубашка застряла у него на локтях, ее рубашка и лифчик болтались на эластичном бинте между ними, его штаны и боксеры сбились на лодыжках, а ее юбка была задрана до талии. Но, честно говоря, ей было все равно. В течение пятнадцати лет единственная любовь, которую она знала, исходила от мужчины, терроризировавшего ее, а сейчас она была с мужчиной, с которым познакомилась менее суток назад, но он был так заботлив, нежен и добр.

То, что они делали, было до странного обыденным, и все же они оба осознавали, насколько это было замечательно, будто самая естественная вещь в мире.

Все закончилось слишком быстро, и она почувствовала, как он разочарован в себе, хотя она ничуть не была расстроена. Он был возбужден, как и она – два человека ждали этого так долго, что невозможно было сдерживаться.

Это было великолепно, – хотела сказать она, но поняла, как банально это прозвучало бы.

Он скатилась по нему, и теперь он лежал на спине, его грудь тяжело вздымалась.

– Извини, – сказал он. – Наверное, я немного отвык от этого.

Она перевернулась так, что ее голова оказалась на его плече.

– Правда? – спросила она, рисуя круги на его груди. – Немного отвык заниматься любовью с женщиной в душном трейлере посреди пустыни со связанными руками?

Он усмехнулся и наклонился, чтобы поцеловать ее в макушку. Это был такой странный и знакомый жест, и она снова удивилась, насколько ей было комфортно, будто она знала его всю свою жизнь, или, скорее, ей суждено было знать его всю свою жизнь, но встретились они только сейчас.

– Ну, – хмыкнул он, – могу честно сказать, что никогда раньше не делал этого с подозреваемой.

– Похитительницей, – поправила его она.

– Точно, с похитительницей.

Это должно было быть шуткой, но что-то в этом слове портило момент.

Она провела пальцем по шраму на его левом плече. Поврежденная кожа задрожала под ее прикосновением.

– Война? – спросила она.

– Футбол.

– Полузащитник?

– Талисман команды.

Она улыбнулась, оперлась на локоть и наклонилась, чтобы поцеловать его. Когда она снова улеглась, он придвинулся ближе и взял ее пальцы в свои.

– Значит, ты живешь в Лас-Вегасе? – спросила она.

– В округе Колумбия. Я переехал туда два года назад.

Он рассказывал ей о своей жизни, а она ему о своей. Он вырос в Бостоне, играл в футбол за «Нотр-Дам», служил в морской пехоте, потом начал работать в ФБР. Он сиял, когда говорил о своих детях, Шелли и Бене, о его любви, такой большой, что она наполняла всю комнату, и она ощутила его боль, когда он рассказал о своем браке, как будто эта неудача каким-то образом отражала его суть.

Он сказал ей, что должен увидеться с ними завтра и что они с сыном собираются выбрать собаку. Она рассказала ему о Принце Чарльзе и о том, как горько ей было оставлять его. Она знала, что не должна расстраиваться из-за домашнего животного, но Принц Чарльз был с ней большую часть ее брака, он помог ей пережить самые тяжелые времена, поэтому она не могла не чувствовать, что бросила его после долгих лет верной службы.

Он спрашивал ее о Мэтти и Скиппере и немного о Фрэнке, хотя было очевидно, что он и так много о нем знает и составил уже определенное мнение.

– Почему ты не ушла от него раньше? – спросил он, когда она закончила рассказывать ему об инциденте с пиццей в ночь отъезда, и это признание показалось ей одновременно и предательством, и облегчением. Она впервые рассказывала кому-либо правду о своем браке.

– Я верила в любовь, – пробормотала она, чувствуя себя глупо. – В браке. – Она покачала головой. – Мы были семьей, и… Не знаю, наверное, я просто верила в то, что это можно выдержать, знаешь, несмотря ни на что – и что любовь всегда будет со мной, со всеми ее недостатками.

Он напрягся, и она задумалась о том, что его покоробило: то, что она так долго оставалась с ним, или то, что она могла быть такой наивной.

– Хэдли, – сказал он после долгой минуты, – мне нужно, чтобы ты меня выслушала…

– Не надо, – перебила она. – Я просто хочу полежать. Пожалуйста.

Она почувствовала, что он не хочет уходить от темы, но, к счастью, он промолчал, и они вернулись к тихим объятиям.

Она заснула, а когда