– Но это не ее пикап. Это пикап моего брата.

– Но именно она получит квитанцию, потом она отдаст ее твоему брату, и он должен убедиться, что фару починили. Это не дорого. Мы называем это квитанция-на-исправление. – Он объяснял все это очень вдумчиво и четко, как будто он был профессором, обучающим особо медлительного студента.

Хэдли покачала головой, ее лицо стало серьезным.

– Нет, – пролепетала она. – Ты не можешь отдать квитанцию моему брату. – Ее голос дрожал, полный страха. – Ты даешь квитанцию мне. Дай мне штраф за превышение скорости или что-нибудь другое, мне все равно. Но ты не даешь квитанцию моему брату. Он убивает меня.

Грейс почти забыла, что Хэдли играет, ее захватило бедственное положение этой бедной иммигрантки, пытающейся получить квитанцию, чтобы не отдавать ее своему брату-людоеду.

– Эй, успокойся. Все в порядке, – перебил ее офицер, и Грейс поняла, что Хэдли решила подключить слезы.

Голова Хэдли продолжила трястись, она задрожала всем телом, тараторя:

– Не в порядке. Ты не знаешь моего брата.

Офицер вздохнул, и Грейс чуть ли не зааплодировала, зная, что будет дальше.

– Вот что, – заключил он. – Давай сделаем вид, что я тебя не видел?

Грейс улыбнулась, когда Хэдли посмотрела на офицера исподлобья взглядом, который одновременно был соблазнительный и обожающий.

– Вы делать это? Вы не сажать меня?

– Да, так и есть. Я не сажать тебя, – самодовольно усмехнулся он. Кивнув Грейс и наклонив кончик воображаемой шляпы, он вернулся к своему автомобилю, героически расправив плечи.

Проезжая мимо, он махнул рукой, и Грейс удалось заставить себя поднять руку, чтобы помахать в ответ.

Хэдли забралась внутрь, ухмыляясь, как будто она была кошкой, съевшей канарейку, и вытерла влажные щеки.

– Восемь из девяти, – сообщила она, протягивая Грейс руку для того, чтобы «дать пять».

Рука Грейс продолжила висеть в воздухе, сердце бешено колотилось в груди.

Мэтти переспросила:

– Восемь из девяти… что? – Она протянула руку, чтобы хлопнуть маме по руке.

Хэдли с гордостью ответила:

– Вашу маму останавливали девять раз, и единственный раз, когда я и правда получила штраф, был тогда, когда я попыталась заигрывать с женщиной-полицейским, и она, кажется, этого не оценила.

Грейс была почему-то расстроена, ее кровь кипела из-за паники и необъяснимого гнева. Она должна была быть вне себя от радости из-за извращенного таланта Хэдли к флирту, игре и сочинению убедительных историй на ходу, но вместо этого ее глаза покраснели, а костяшки пальцев на руле побелели.

– Отличный урок ты преподаешь своей дочери, – прорычала она.

Хэдли посмотрела на нее, склонив голову набок.

– Да в чем проблема?

– Что дальше – научишь ее танцевать на коленях, чтобы получить бесплатную выпивку? Или, может быть, просто перейдешь к последнему жизненному уроку и научишь ее, как выйти замуж по расчету?

Хэдли моргнула, и Грейс отвернулась от нее, переключив передачу и вырулив на дорогу.

– Серьезно, – опешила Хэдли, – в чем проблема?

Грейс снова посмотрела на Мэтти, ее щеки горели, она сама не знала, в чем проблема, она была уверена только в своей ярости. Наконец, она выплюнула:

– Это неправильно. – Единственные слова, которые она смогла придумать, чтобы описать то, что она чувствовала. – Секс – это не инструмент торга, или, по крайней мере, не должен им быть. У большинства из нас восемь из девяти раз не получится. Слышишь, Мэтти? Если только ты не будешь похожа на свою маму и не овладеешь искусством делать мужчин глупыми, тыча им в лицо своими сиськами…

– Я не совала сиськи ему в лицо.

– Да нет, вроде бы так и было, – возразила Мэтти.

Хэдли фыркнула, скрестив руки на вышеупомянутых сиськах.

– Я уберегла нас от ареста, вот что я сделала.

Грейс дернула руль, чтобы съехать на обочину, и едва успела открыть дверь, прежде чем ее вырвало. Пистолет упал на землю рядом с рвотными массами, она бросила на него взгляд, и ее дыхание сбилось.

Хэдли стояла рядом с ней. Она убирала волосы Грейс от лица, пока Грейс выплевывала остатки еды.

Мэтти вышла из машины и протянула ей бутылку воды.

– Принеси ей салфетку, – попросила Хэдли, ее голос был полон беспокойства, она поглаживала Грейс по спине.

Глаза Грейс наполнились слезами. Это уже слишком, – подумала она. Вчера, сегодня и то, что произошло только что, – все это слишком. Она зажмурила глаза и втянула воздух через нос.

– Больше никаких заигрываний из-за штрафов. Очень обидно для Грейс. Я сделаю себе соответствующую пометку, – успокаивала ее Хэдли, и Грейс выдавила слабую улыбку, наклонившись, чтобы поднять пистолет.

– Ты собиралась его застрелить? – спросила Хэдли и, вернувшись к своему фальшивому французскому акценту, добавила: – Может быть, флирт работать лучше, а?

– Да как тебе угодно, – сдалась Грейс и забралась обратно в машину. Она представила себе, как стоит перед судьей, а рядом с ней стоит Хэдли – судья улыбается Хэдли, снимая с нее все обвинения, а потом с силой ударяет молотком, приговаривая Грейс к пожизненному заключению.

38

МАРК

Было холодно, очень холодно. От ветра дребезжали стекла, вокруг раздавались какие-то ночные звуки. Солнце село час назад, ветер усилился и завывал, разметая пыль и грязь по трейлеру. Марк сидел слишком далеко от обогревателя, чтобы включить его, и, что еще унизительнее, слишком далеко от ванной, чтобы ходить в туалет. Херрик оставила ему ведро, и вонь его испражнений, стоящих прямо рядом с ним, заставляла его желудок скручиваться. В морской пехоте он выживал и в условиях похуже, но это было давно, когда он был намного моложе, глупее и выносливее.

Пальцы на его левой руке ссаднили от того, что последние шесть часов он пилил кабельные стяжки краем застежки-молнии спального мешка, которую он неоднократно точил, подпиливая о край стола.

Ему удалось разрезать два из трех звеньев, которые Херрик привязала к его запястью. Но теперь язычок застежки был отшлифован до округлой формы и едва двигался по толстому пластику.

Пока он работал, мысли его блуждали, не в силах вытеснить ее образ из головы – ее запах, ее прикосновения, ее смех – в основном ее смех, они так много хихикали, прямо как школьники. Он покачал головой, чтобы прогнать наваждение, не в силах поверить, что и правда сделал это. Двадцать лет в ФБР, и он даже близко не переступал черту. Почему он это сделал?

Это была она. Она завладела им со своими кошачьими глазами, губами, руками и красивой грудью – шелковой плотью в белом атласе ее лифчика. Его кожу покалывало от воспоминаний, он затряс головой, прижимая ладони к глазам, чтобы