Моргнув, он открыл глаза, вернувшись к своей задаче, отчаянно и разочарованно пиля путы. Острый конец соскользнул и разрезал кожу над его запястьем, оставляя новые раны вокруг дюжины уже имеющихся. Он опустил застежку, прижал к себе ткань спального мешка и прислонился головой к стене. Черт бы побрал ее! Она точно знала, что делает. Какая же озорная улыбка была на ее лице, когда она прыгала к нему! Потом она поцеловала его, а ведь он хотел сказать нет, он пытался!

Но, черт возьми, он живой человек, мужчина. Он зажмурил глаза в попытке перестать думать об этом.

Его мысли метались – тревога, страх, восторг, отчаяние – он словно готов был взорваться! Они ведь потом так веселились, заставив его поверить, что все это было лишь забавой.

Он был так смущен и рассеян, беспокоился о ее лодыжке, а потом пожалел, что у него нет одеяла, чтобы постелить ей, или, еще лучше, кровати. Алкоголя, чтобы облегчить неловкость момента. Парфюма, чтобы она не так сильно ощущала запах, исходящий от него.

Все это пронеслось в его голове, когда она обняла его, а потом он и вовсе перестал думать, его мысли испарились, когда она проделала с ним то, чего никто не делал уже очень долгое время.

Его кожа пылала от воспоминаний – он был ошеломлен и подавлен, не в силах поверить, что позволил этому случиться, не в силах поверить, что это вообще произошло. Просто поразительно!

Он бросил взгляд на порез. Кровь остановилась. Он взял свое орудие и вновь принялся пилить путы, стараясь больше не порезаться.

Женщины… Они делают из мужчин дураков. Она спала с ним, гладила его голову, а потом оставила его привязанным к столу с ведром вместо туалета. И это их считают слабым полом!

Ему следует серьезно поговорить с Беном по возвращении домой. Ребенку всего девять лет, но никогда не рано узнать, насколько опасными могут быть женщины, какой властью они обладают над мужчинами, как они могут свести с ума и какими безжалостными они могут быть, оставляя тебя сломленным и сбитым с толку… Прикованным к проклятому столу. Он обязательно расскажет о том, насколько они безжалостны. Бену нужно это знать, чтобы он был готов.

Он поменял хват и теперь держал импровизированное лезвие между большим и средним, а не указательным пальцем, который был окровавлен и ободран.

Он боялся раздавить ее, его руки дрожали, когда он нависал над ней, а внимание было рассеяно между напряженными мышцами и попыткой продлить удовольствие. После окончания он жаждал повторить все это, жаждал шанса доказать, что он мог бы сделать все лучше – с постелью, спиртным, да и подольше… И у него были бы руки, не связанные галстуком.

Острый край снова соскользнул, едва не задев вену, и он зажмурил глаза, сделав глубокий вдох.

А потом все было так же восхитительно, как и секс, может быть, даже лучше – ее голова лежала на его плече, она провела ногтями по его груди. Он уставился в потолок. Одна из флуоресцентных ламп вспыхнула, добавляя странного сюрреализма происходящему. Он рассказал ей о своей жизни, а она о своей.

– Я верила в любовь в браке. Мы были семьей, и… Не знаю, наверное, я просто верила в то, что это можно выдержать, знаешь, несмотря ни на что – и что любовь всегда будет со мной, со всеми ее недостатками.

Как пронзили его эти слова! Это было именно то, что он чувствовал… И чувствует. Вот почему он остался бы с Марсией навсегда, просто из-за своего непоколебимого убеждения, что это и есть любовь.

Он не мог держать ее так, как ему бы хотелось, но ему удалось схватить ее пальцы своими, его желание помочь ей росло с каждой секундой, пока он не почувствовал, что вот-вот сойдет с ума. Он пытался вразумить ее, но она не слушала, шикая на него каждый раз, когда он начинал говорить.

Проклятая женщина! Он обязательно расскажет Бену о женщинах, которые не слушают и не имеют в голове ни капли здравого смысла, что они думают сердцем, а не головой. Чем их побег закончится? Куда они денутся с миллионами Фрэнка, нажитыми нечестным путем?

Разочарованный, он сильно дернул кабельную стяжку, и она порвалась.

39

ГРЕЙС

Они остановились в мотеле на окраине озера Тахо. Грейс чувствовала изнеможение, каждая клеточка ее тела устала за этот день.

Она искупала Майлза, накормила и переодела его и рухнула рядом с ним. Но как бы она ни устала, заснуть не получалось. Каждый раз, когда она закрывала глаза, образ Джимми влезал в ее беспокойные мысли. Все из-за тех перемен, которые происходили с Майлзом, и того, как сильно ей хотелось поделиться этим с ним, понимая, как много он хотел бы знать, прося ее рассказывать ему об этом снова и снова, выпытывая подробности и умоляя ее прислать фотографии и видео, чтобы он мог похвастаться перед своими приятелями.

Она смотрела на Майлза, растянувшегося на кровати, с руками, поднятыми над головой, как у чемпиона, и с открытым ртом, и улыбалась, как и всегда в такие моменты, поражаясь тому, что это она создала что-то невероятно красивое и совершенное.

Еще она не могла заснуть из-за того, что произошло между Хэдли и агентом ФБР. Весь день Хэдли ухмылялась, молча упиваясь мечтательным состоянием посткоитального блаженства, что вызывало у Грейс практически физическую боль. И теперь, лежа в мотеле и уставившись в потолок, она особо остро переживала это чувство, не дававшее ей уснуть.

Джимми всегда любил прижиматься к ней, будто похищая ее тепло. Когда они спали вместе, он всегда каким-то образом прикасался к ней, его нога лежала между ее икрами, рука – на плече, а пальцы переплетались с ее пальцами.

Это всегда ее раздражало. «Вот твоя сторона, вот моя сторона», – объясняла она ему, проводя воображаемую линию вдоль их кровати, прежде чем обосноваться на «своей стороне». Он делал вид, что подчинялся ей, с веселой ухмылкой на лице. Но в тот момент, когда она засыпала, он вновь прикасался к ней – палец ноги, локоть, бедро, неважно какая часть тела. Проблема лишь в том, что она привыкла к этому, и теперь, когда его не было рядом, она скучала по нему, и в этот вечер, с тех пор как она легла рядом с Майлзом два часа назад, она ворочалась, думая о Джимми.

Наконец, сдавшись, она вышла на балкон, где обнаружила