Игнатий еще раз обследовал морги. Туда поступали неопознанные мертвые тела, но их фотографировали далеко не всегда и старались поскорее от них отделаться. Иногда их привозили из пунктов скорой помощи или из реанимации, а до этого подбирали на улицах. Родных или сослуживцев извещали только в случае, если у погибшего имелись хоть какие-нибудь документы. Игнатий не выпускал моргов из поля зрения, постепенно переставая надеяться на то, что там прольется свет на исчезы.

Однажды Игнатий прочитал в газете о пересадке печени. Операцию произвел, разумеется, легендарный доктор Сапс. Игнатий давно думал над тем, откуда берутся доноры для таких операций. Допустим, одной почкой ради сына или дочери может пожертвовать мать. А как быть с печенью или сердцем? Они бывают нужны позарез, и ждать некогда. Игнатий еще раз перечитал репортаж. Действительно, от его внимания до сих пор ускользал ТРАНСЦЕДОС (Трансплантационный центр доктора Сапса).

Доктор Сапс оказался дородным словоохотливым господином средних лет. Можно было предположить, что он гораздо старше, но выглядит моложе. Его подстриженные усы топорщились, придавая доктору сходство с тюленем или моржом. Не верилось, что его тяжелые, неуклюжие руки, даже не лапы, а ласты, творят такие чудеса за операционным столом. Док-гор Сапс неутомимо перечислял наиболее примечательные случаи успешных операций. Можно спасти практически любого человека, подвернулся бы подходящий орган для пересадки.

— И он подворачивается? — спросил Игнатий.

— Когда как, — пожал плечами доктор.

— А вообще каковы источники ваших… поступлений?

— Родные иногда позволяют нам удалить нужный орган у покойника. За вознаграждение, конечно. Вы знаете, как дорого теперь стоят похороны.

— Но вряд ли для вас годится сердце человека, умершего от инфаркта.

— Да, вы правы. Здоровые органы предпочтительней.

— Итак, предпочтительнее органы молодых здоровых людей.

— Бесспорно.

— И как же вы находите таких доноров?

— Знаете, люди погибают при авариях, в дорожных происшествиях, кончают жизнь самоубийством…

— Скажите, доктор, вы всегда знаете, при каких обстоятельствах погиб человек, органом которого вы воспользовались?

— Я об этом не знаю, как правило. Мое дело оперировать, спасать человека, когда есть возможность. Но чаще всего и никто не знает. К нам поступает столько неопознанных тел…

— Они поступают и к вам?

— К нам тоже. Мы отправляем их в морг, если ничего не удается сделать.

— А вам случалось пересаживать органы одного неопознанного другому неопознанному? Ведь наверняка на очереди всегда есть известные люди, которым нужна такая операция.

— Да, в таких людях недостатка нет. Но мы руководствуемся только соображениями гуманности и науки.

— У вас ведется какая-нибудь картотека?

— Разумеется. Но об этом вам лучше поговорить с моим ассистентом. Она подготавливает органы к пересадке.

Доктор Сапс набрал номер телефона, и в комнату вошла молодая женщина. На ней был строгий деловой жакет и в меру короткая юбка. Ни малейшего намека на парикмахерскую прическу. Светло-каштановые волосы были стянуты на затылке тугим узлом. Высокая стройная фигура, длинные тонкие ноги в черных чулках. Вполне годилась бы в манекенщицы. Правда, черты лица мелковаты, и взгляд серых глаз слишком тяжелый и пристальный. Взгляд испортил бы впечатление. Телевизор показывает лицо манекенщицы крупным планом. Это раньше, когда на манекенщицу смотрели издали, достаточно было красивой фигуры. Ни губной помады, ни макияжа, ни маникюра. Длинные пальцы, ничуть не похожие на лапы доктора Сапса. Пальцы пианистки или хирурга, как их представляет себе интеллигентный обыватель.

— Ксения вам все расскажет, — доктор Сапс встал из-за стола. — А у меня, извините, операция.

Ксения пригласила следователя в маленькую комнату, не похожую ни на лабораторию, ни на больничную палату, и предложила ему кофе.

— Вас интересуют неопознанные тела, — сказала она. — Да, они поступают к нам.

— Из морга?

— Из морга тоже, но не только. Очень часто мы сами не знаем, кто привозит их нам. Ведь еще недавно мы назывались РЕАЦЕДОС.

— Что это значит?

— Реанимационный центр доктора Сапса. Лишь с прошлого года мы специализируемся на трансплантациях, но своего прежнего профиля мы не утратили. Скорая помощь везет к нам умирающих, а привозит умерших.

— Вы регистрируете ваши… поступления?

— Регистрируем, когда можем. Но как зарегистрировать мертвое тело, у которого нет ни имени, ни адреса?

— Куда же вы их деваете потом?

— В морг, куда же еще?

— Значит, не все они из морга, но все попадают в морг после того, как вы возьмете., то, что вам нужно?

— Вы схватываете суть дела налету.

— А не тяготит вас, Ксения, ваша работа? (Так он в первый раз назвал ее по имени.)

— Знаете, не тяготит. Может ли тяготить чудо? Разве не чудо — воскрешение мертвых?

— Воскрешение за счет смертей и, быть может, насильственных?

— Всё всегда за чей-нибудь счет. Иначе не бывает ничего.

— Вы позволите звонить вам?

— Звоните, пожалуйста, — кивнула она. Игнатий воспользовался ее разрешением. Они стали встречаться. Однажды Игнатий проводил Ксению домой. Она пригласила его зайти, и он не отказался.

Ксения жила в однокомнатной квартире на третьем этаже. В комнате стоял старинный добротный рояль, на котором Ксения играла с подлинным артистизмом. Она серьезно училась музыке и выбрала медицину вдруг (так она выразилась).

Зато теперь Ксения ни о чем не думала, кроме хирургии. Игнатий ловил себя на мысли, что он ревнует ее к доктору Сапсу. Игнатия коробило, когда Ксения с духовидческим восторгом доказывала: самое имя «Сапс» — эзотерическая анаграмма имени Божьего «Спас». Ксения всерьез считала его истинным современным чудотворцем, чуть ли не новым Христом. С профессиональной недоверчивостью Игнатий начинал подозревать, не вербует ли она его в адепты доктора Сапса, чтобы одновременно увлечь и отвлечь от деятельности ТРАНСЦЕДОСа, где действительно творится что-то странное.

Игнатия странным образом успокаивали взрывы бешенства, с которым Ксения кляла иногда доктора Сапса. Он эксплуатирует ее, обнадеживает, а до трансплантаций не допускает, хотя цель ее жизни — оперировать самой, и она давно готова к этому. Вся в слезах Ксения бросалась к роялю. Она играла обычно Шопена или Грига, и музыка обволакивала Игнатия, высказывая то, что он не решался высказать сам. Не было ничего естественнее жеста, с которым Ксения встала из-за рояля и, не стыдясь, начала раздеваться. Казалось, Ксения не раздевается, а переодевается. Ее туманная нагота обволокла Игнатия, как продолжение музыки. Ксения первой обняла его, и он почувствовал: из этого объятия невозможно высвободиться.